Тайная вечеря - [87]

Приор искоса смотрел на Леонардо.

— Ах, если бы вы ее видели! — продолжал восторгаться маэстро. — Ее чарующая, чистая, совершенная красота подарила мне эту ауру безмятежности, которую теперь излучает наш Иоанн.

— Но на том пасхальном ужине не было женщин, маэсгро.

— А как можно быть в этом уверенным, падре? Кроме того, я взял у Елены только ее руки, ее взгляд, губы и скулы. Ее самые невинные черты.

— Преподобный отец... — Вторжение Джорджио, который с нетерпением ожидал паузы в разговоре, не позволило Банделло ответить Леонардо. Торопливо преклонив колени, монах зашептал ему на ухо, что принес плохие вести о здоровье одноглазого: — Вы должны пойти со мной. Врачи говорят, что ему недолго осталось.

— А что с ним?

— Он еле дышит и с каждой секундой становится все бледнее.

Леонардо с любопытством взглянул на перебинтованные руки Джорджио, догадавшись, что перед ним один из монахов, которые несколько дней назад подверглись нападению в окрестностях Милана.

— Если вас интересует мое мнение, — вмешался он, — я полагаю, что ваш брат страдает от туберкулеза. Это смертельная болезнь. От нее нет спасения.

— Что вы имеете в виду?

— Симптомы, только что описанные вами, характерны для туберкулеза. Позвольте смиренно предложить вам воспользоваться моими медицинскими познаниями, чтобы облегчить его страдания. Я хорошо знаю человеческое тело и мог бы предложить эффективное лечение.

— Вы? — перебил его Банделло. — Я думал, вы ненавидите...

— Оставьте, приор. Как я могу желать зла человеку, перед которым я в долгу? Вы ведь помните, что брат Бенедетто позировал мне для портрета святого Фомы? Смог бы я возненавидеть Елену, которая вдохновила меня на образ Иоанна? Или библиотекаря, наделившего своими чертами Иуду? Нет. Я обязан вашему брату портретом одного из самых важных апостолов.

Приор выразил свое согласие наклоном головы. Он не уловил иронии, заключенной в словах собеседника. В образе святого Фомы действительно были собраны черты помолодевшего брата Бенедетто. Тосканец даже взял на себя труд написать его в профиль, чтобы скрыть тяжелое увечье монаха. Не вызывало сомнения и то, что Бенедетто и маэстро уже давно не находят общего языка.

Получив благословение Банделло, Леонардо быстро собрал кисти, закрыл склянки с красками и легким шагом направился в больницу. По пути к ним присоединился брат Никола, который уже нес сосуд с освященной водой, горшочек с елеем и серебряное кропило.

Они нашли брата Бенедетто в изоляторе на втором этаже, в одной из немногих отдельных комнат. Он одиноко лежал на застеленной постели, отгороженной от остальной комнаты широким льняным пологом, свисающим с потолка.

Подойдя к этой узкой и убогой кровати, маэсгро попросил монахов подождать в саду. Он объяснил им, что первая фаза лечения требует определенной интимности и что очень немногие люди, подобно ему, не рискуют заразиться смертоносными парами туберкулеза.

Когда Леонардо остался один у постели одноглазого монаха, он отвел в сторону разделяющую их ткань и молча уставился на старого брюзгу. «Почему до сих пор не изобретен аппарат, избавляющий от врагов?» — подумал он. Собравшись с духом, великан да Винчи легонько потряс Бенедетто, чтобы разбудить его.

— Вы? — От неожиданности брат Бенедетто приподнялся. — Но какого черта вы здесь делаете?

Леонардо с любопытством смотрел на умирающего. Тот выглядел еще хуже, чем он ожидал. Голубоватые тени на щеках не предвещали ничего хорошего.

— Мне рассказали, что на вас напали, брат. Я искренне вам сочувствую.

— Не будьте фарисеем, мастер Леонардо. — Бенедетто закашлялся, исторгнув новую порцию мокроты. — Вам известно о том, что случилось, не хуже, чем мне.

— Если вы так думаете...

— Это были ваши братья из Конкореццo, не так ли? Эти ублюдки, отрицающие Бога и не признающие божественную природу Сына Человеческого... Убирайтесь! Дайте мне умереть с миром!

— Я пришел поговорить с вами, как только узнал о вашей болезни, Бенедетто. Мне кажется, вы торопитесь с суждениями. Впрочем, как всегда. Люди, о которых вы говорите, не отрицают Бога. Это истинные христиане, поклоняющиеся Спасителю так, как это делали первые апостолы.

— Довольно! Я не желаю больше слушать! Незачем все это рассказывать мне! Уходите!

От ярости лицо одноглазого налилось кровью.

— Если вы задумаетесь над этим хотя бы на минуту, падре, то поймете, что, сохранив вам жизнь, эти «ублюдки» проявили безграничное милосердие. В конце концов, им известно, что вы хладнокровно убили нескольких братьев.

Ярость монаха сменилась изумлением. Он широко открыл, а затем закрыл глаза.

— Что вы себе позволяете, Леонардо?

— Мне известно, во что вы превратились, Бенедетто. Мне также известно, что вы сделали все возможное, чтобы изгнать меня отсюда, оставив в неведении окружающих. Сначала вы убили брата Александра. Затем вы пронзили сердце брата Джулио. Все это потрясло братьев, идущих путем чистоты...

— Скорее, путем ереси.

Единственный глаз Бенедетто засверкал, как луна.

— Вы также посылали в Рим апокалиптические и анонимные послания, подписанные исключительно для того, чтобы против меня начали тайное расследование, а вы при этом оставались бы в стороне. Разве я не прав?