Тайная вечеря - [9]

Забавная была ситуация. Попробуй представить себе ее просто, реалистически, без всякой символики, которую мы обычно добавляем задним числом: два человека стоят друг против друга на узком мостике, притом задавший вопрос, ухватившись за перила, как билетер, не дает пройти тому, от кого ждет ответа, а речь идет, как было сказано, о Библии; под ними шумит ручей послеледникового происхождения — ему по меньшей мере десять тысяч лет, книге, о которой они заговорили, не больше трех тысяч, городу, окружающему это место, около ста, а собеседникам в тот момент в общей сложности нет и семидесяти пяти. Ты спросишь, при чем тут эти цифры, и я отвечу: очень даже при чем, ведь в том, прошлом, времени мы только-только перестали говорить о каббале, а сейчас, описывая тебе тот день, я уже перехожу к последующим событиям; так вот, тогда, на мостике, я не задумавшись процитировал почему-то с детства застрявшие в памяти слова из псалма: «Ты священник вовек…»

Матеуш, уже отвернувшийся и спускающийся с мостика, громогласно подхватил: «…по чину Мелхиседека!»

Пожилая женщина, идущая навстречу со стороны усадьбы графов Сераковских, посмотрела на нас испуганно и, уже на мостике, дважды обернувшись, на всякий случай перекрестила воздух, и не стоит ей удивляться: ведь мы — учти, уже изрядно поддатые, — на другом берегу ручья повторили эти строки, повторили очень громко, во весь голос, а потом, покатываясь со смеху, быстро зашагали по плавно сворачивающей вниз улочке к «Золотому улью». Разумеется, я незамедлительно пустился в объяснения: при чем тут Мелхиседек, откуда взялся и зачем понадобился — ведь в Библии полно женщин и мужчин с гораздо более интересными судьбами. Пока мы дошли до аптеки на углу променада, я успел изложить то, что мне казалось особенно любопытным: неизвестный, загадочный, таинственный Мелхиседек однажды появляется на сцене, чтобы знойным днем, в пыли дороги, за которой сейчас расстилается пустыня Негев, поприветствовать Авраама. Тот возвращается с поля битвы, но не это важно, с жаром говорил я, важно то, что в этот момент говорит и делает Мелхиседек, прообраз всяческих магов и шаманов.

Мы уже стояли на веранде кафе, где в те времена даже в теплую погоду бывало пусто — курортный сезон еще не начался, — но тут Матеуш вдруг посмотрел на часы, крикнул: «Кошмар, ужас, опаздываю, займи столик, я только на вокзал и обратно!» — бегом пересек площадку перед костелом и скрылся за углом почты.

Cherchez la femme! — поспешу тебе объяснить, не вдаваясь в подробности. Марина разозлилась, что любовник опоздал, и ей пришлось пять минут его ждать; такой уж у нее — властной и высокомерной — был характер; первым делом они поссорились то ли прямо на перроне, то ли на стоянке такси у вокзала и уже кричали, что расстаются, что никогда больше, что это последний раз, что она снимет номер в гостинице, а он лучше свяжется с какой-нибудь не первой молодости натурщицей из Академии, до того ему надоели бесконечные скандалы, но все это — ясное дело — было лишь одним из вариантов вступительной игры: через пятнадцать минут, заполненных выкриками, язвительными замечаниями и заверениями, что решение принято окончательно и бесповоротно, они дошли до мастерской Матеуша: он, навьюченный двумя ее чемоданами, она — с букетиком ландышей, которые он успел купить у уличной цветочницы перед вокзалом, а затем, буквально минуту спустя, произошло то, что неизбежно происходит между давно не видевшимися любовниками.

Я чувствовал, что Матеуш раньше чем часа через два в кафе не появится, и только пытался вообразить, как Марина поглядывает с тахты на древесно-волокнистую плиту с изображением трех каббалистических колонн: милосердия, суровости и равновесия. Какую она выбрала? Однако, прихлебывая скверный кофе, всерьез я размышлял о другом. Помнишь, как тогда выглядел «Золотой улей» внутри? Он делился на отдельные континенты, разгороженные седыми струйками табачного дыма и невидимыми границами. Валютчики, старые аристократки, бывшие солдаты Армии Крайовой[5], завсегдатаи бегов, сутенеры на содержании службы госбезопасности, их хорошенькие юные подопечные — начинающие проститутки, художники — истинные и таковыми себя считающие, актеры расположенного поблизости театра, мелкие жулики, аферисты, разорившиеся или недавно разбогатевшие частники, более-менее состоятельные отдыхающие из профсоюзных санаториев, студенты, распространители подпольной прессы, профессора Академии, трезвые или с утра уже лыка не вязавшие журналисты, офицеры торгового флота, командировочные — в основном чиновники разных ведомств, провинциальные дивы — все они, вряд ли зная историю старого, сохранившего свое название с императорских времен кафе (сюда захаживали рантье из Берлина, зерноторговцы из Дрогобыча, польские аристократы с Украины), тем не менее бессознательно поддерживали дух этого странного города, гербом которого не чайка с рыбой в клюве должна быть, а распутный ангел эпохи fin de siècle по имени Модерн[6], поучающий, что, коли все уже было и все позади, остается одно: пользуясь минутой и случаем, хватать что ни попадя — с жадностью, без зазрения совести и оглядки на то, что «принято». Ты улыбаешься и думаешь, что я хватил через край, но разве ты не помнишь, что «Золотой улей» был порталом, крыльцом, прихожей, через которую проходили, чтобы вечером, уже после захода солнца, спустившись ступенью ниже, попасть в СПАТИФ