Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм - [300]

Семена государственного антисемитизма проросли в благодатной для него почве великодержавного шовинизма, возрожденного Сталиным под воздействием того, что в 30-е годы в соперничестве трех мировых идеологий — либерализма, коммунизма и национализма — последний стал уверенно лидировать. Именно тогда им была предложена национально-государственная концепция «старшего брата», пропагандировавшая приоритет русских в содружестве народов Советского Союза. По сути то была во многом имперская модель, поскольку во главу угла ставилось не формирование единой нации, а обеспечение добровольно-принудительного сосуществования нескольких так называемых социалистических наций, объединенных на основе строгой иерархии в единый государственно-правовой конгломерат. Как и всякая другая империя военно-феодального типа, построенная на силе центра, авторитете вождя и этнопотенциале империообразующего народа, СССР был обречен с самого начала. Ибо рано или поздно ресурсы центра иссякают, вожди умирают, а «старший брат» под тяжким бременем возложенной на него объединительной миссии начинает деградировать, тогда как «младшие», окраинные народы за счет донорской подпитки из центра, наоборот, наращивают свои экономические и культурные силы и все активнее стремятся к политической самостоятельности.

Подобное развитие советской империи было предопределено еще в 30-е годы. Тогда базировавшийся на единовластии и бюрократическом патриотизме сталинизм, давая последний решительный бой интернациональному ленинизму, развернул «большую чистку» кадров. В итоге произошло практически полное обновление руководящего номенклатурного слоя, в котором вследствие кровавого вымывания многих представителей национальных меньшинств (в том числе и немалого количества евреев) возобладали молодые чиновники, главным образом славянского происхождения. На них, воспитанных в духе абсолютной преданности Сталину, тот и стал опираться в проведении нового внутриполитического курса. К концу 1930-х завершилось не только огосударствление партии с созданием единой партгосноменклатуры, но и произошло, так сказать, огосударствление юдофобии, превратившее в пустой звук слова, когда-то сказанные Сталиным:

«…Коммунисты, как последовательные интернационалисты, не могут не быть непримиримыми и заклятыми врагами антисемитизма»[1516].

Возникновение государственного антисемитизма в его советской разновидности было объективно обусловлено еще и тем, что в социальной природе любого тоталитарного режима заложена жизненно важная для него необходимость использования в пропаганде образа врага как одного из средств, позволяющих верховному владыке всецело подчинить себе общество и манипулировать его мнением. Нагнетание истерии по поводу так называемых «врагов народа» и сопровождавшие ее призывы повысить бдительность, сплотиться вокруг вождя немало способствовали установлению и укреплению единовластия Сталина. То, что образ врага стал с конца 40-х годов исподволь наполняться в СССР антиеврейским содержанием (тогда жупелы «космополита» и «еврейского националиста» активно вытесняли из пропагандистского обихода разных там «троцкистов», «вредителей» и прочих «контрреволюционеров»), воспринималось как своего рода последствие произошедшего перед войной советско-германского политического сближения. В нацистской Германии, где евреи были объявлены вне закона, Гитлер, не раз заявлявший о том, что «людям нужен зримый образ врага, а не воображаемый», считал, что антисемитизм — это «наиболее ценная часть» его «пропагандистского арсенала»[1517]. Создавалось впечатление, что Сталин в той или иной мере подпал под влияние антиеврейского нацистского опыта, что так или иначе отразилось на формировании соответствующего курса в Советском Союзе.

Внешнеполитический фактор и в дальнейшем оказывал немалое влияние на отношение советского руководства к собственным гражданам еврейского происхождения. Скажем, начав было в годы Второй мировой войны антиеврейскую чистку в учреждениях культуры и других творческих организациях, советские верхи вскоре пошли на попятную, в том числе и из-за опасения Сталина быть обвиненным западными демократическими союзниками в тайном заимствовании у Гитлера элементов антисемитской политики. Влияние извне ощущалось и потом, в начале холодной войны, когда возникло Государство Израиль. Это событие вызвало у советских евреев мощный подъем национального самосознания. Именно тогда запущенному ранее процессу административной ассимиляции было придано сверху силовое ускорение, и он приобрел форсированный, сопряженный с массовыми репрессиями характер. Сталину, очевидно, пришлось пережить в то время настоящий шок, и к концу 40-х годов престарелый и страдавший от многочисленных хронических недугов диктатор окончательно превратился в патологического юдофоба, которому повсюду стали мерещиться происки и заговоры сионистов. Особенно наглядно это проявилось в «деле врачей» 1953 года, когда из-за неадекватных действий Сталина возникла реальная угроза перехода государственного антисемитизма в агрессивную открытую форму, что было чревато, в свою очередь, разрушением фундаментальных основ многонационального государства и наступлением социального хаоса. Резонность такого суждения, кажущегося на первый взгляд несколько утрированным, подкрепляется тем соображением, что серьезность сложившейся ситуации осознал незадолго до своей смерти сам виновник ее возникновения — Сталин, который вынужден был пойти на попятную, свернув агрессивную пропаганду, имевшую антисемитскую подоплеку. Тем самым устранялась потенциальная возможность осуществления властями не только крупной антиеврейской акции, но и очередной радикальной номенклатурной чистки, как бы обеспечивающей «энергетическую» подпитку сталинского режима единовластия, в социально-политической природе которого «генетически» была заложена эта жизненно важная для него периодическая потребность. Поэтому все разговоры о том, что страна погружалась в кровавую пучину нового 1937 года и стояла чуть ли не на пороге Армагеддона, не имеют под собой сколько-нибудь веских научных оснований.