Тайная дверь - [11]

— Но это все для учеников. Для тех, кто обучается в школе.

— Я думал, что директор уже дал распоряжение, — промямлил я, не зная, куда себя деть. Вот действительно, ситуация была совершенно непонятная.

— Пока еще нет. Осталось самое важное.

Я так и не понял, откуда Козлович выудил стопку бумаг. Нет, не пожелтевшие, исписанные кровью. Обычные листы формата А4, с набранным на компьютере текстом. Он протянул их мне, как-то пристально смотря в глаза.

— Это договор. Между школой и учащимся.

— Договор? И что мне с ним делать?

— Ознакомиться. И если ты со всем согласен, подписать. Если нет, — Козлович развел руками, — то на нет и суда нет. Можешь думать до следующего утра. Я зайду.

На этом обескураживающая экскурсия была закончена, оставив меня в полном замешательстве? Какой договор, какая подпись? Если честно, я расписывался всего-то пару раз в жизни. Когда паспорт получал, и когда придумывал роспись, чтобы этот самый паспорт получить.

Спустя полчаса воздух снаружи зазвенел от выстрелов (не обманул Козлович про мушкетный клуб). Я сидел в комнате, которая, как выяснилось, даже не закрывалась, и в очередной раз перечитывал договор. Некоторые пункты, мягко говоря, удивляли. К примеру:

«Школа не несет ответственности в случае наступление смерти или недееспособности».

Однако, как известно, хуже, чем собственная гибель, были лишь финансовые вопросы. И они обнаружились ближе к концу договора. По нему я обязывался заплатить четыре пуда серебром за каждый год обучения. Издеваются, что ли? Я не помнил, сколько точно весил этот самый пуд, но понял, что денег у меня все равно не хватит. В кармане лежали три смятые сотки. Потому что кошелька сроду не было. И заплатить за меня никто не мог. Вряд ли у дяди Коли завалялось где-нибудь на антресоли четыре пуда серебра. Поэтому я перешел на последний лист.

«Дополнительный договор на альтернативный способ оплаты обучения».

Если коротко, если бы я подписывал его, то после школы должен был отработать три года в одном из профильных министерств. Что значило слово «профильный» в данном контексте, оставалось только догадываться. А так, получалось, год отучился, год отработал. Ситуация, если честно. Такое ощущение, что я поеду сегодня домой.

За грустными раздумьями наступил вечер. Запах, доносившийся от столовой, сводил с ума и заставлял желудок урчать, но я не вышел из комнаты. Еда для учеников, а я еще непонятно кто. Скоро пришли и соседи. Рамиль привычно улыбался, а Дима хмурился.

— Ты чего на ужин не ходил? — спросил долговязый. — Так котлеты сегодня огонь.

— И опять без сладкого, — пробурчал Дима.

— Неохота, — соврал я.

— А что это у тебя? Договор? — не унимался Рамиль.

— Ага. Сказали ознакомиться и подписать. Вот не знаю, что делать.

— Если уж ты здесь, — стягивал с себя гетры толстяк, — то все уже решено. Ставишь закорючку и учишься.

— Мне всего четырнадцать. Я раньше документы никогда не подписывал.

— Вполне совершеннолетний по нашим прикидкам, — тужился высокородный сосед, — теперь сам несешь за себя ответственность.

— Ага, я тоже удивился, — вставил Рамиль. — Но ничего, подписал. Как видишь, живу и здравствую на школьных харчах.

— И ты четыре пуда серебром заплатил? — спросил я.

— Неа, — легкомысленно отмахнулся тот, — это же получается больше двух лямов. Я отработку подписал. Это ту, где после школы надо будет поработать на Конклав.

— Беднякам выбирать не приходится, — философски заметил сосед, скидывая потные вещи в бельевую корзину.

— Ой, Димон, захлопнись, за тебя вообще двоюродный дядя заплатил. Вся наша разница, что ты на него батрачить будешь. Вот и все.

— Я же тебе по секрету, — покраснел Дима, но кроме пыхтений ничего не добавил.

Перебраниваясь, соседи взяли полотенца и ушли в душ. А я расправил постель и залез наверх. Есть хотелось неимоверно, даже живот сводило. Но я не собирался совершать ошибку и выходить из комнаты. Надо было подумать, что делать с этим треклятым договором.

С одной стороны, Козлович огорошил меня новостями. По всему получалось, что это и не школа вовсе, а прям концлагерь. За территорию не выходи, учись хорошо, да еще и дуэли у них какие-то разрешены. Помнится, что у Пушкина, что у Лермонтова на них была смертельная аллергия. Страшно, ох как же страшно.

С другой стороны, невиданный и чужой мир невероятно манил. Домовые, гоблины, гремлины, и могу поклясться много кто еще. Я не строил иллюзий, магический мир был опасен. Здесь с четырнадцати лет уже приходилось отвечать за себя. Но вместе с тем ни Рамиль, ни Дима не выглядели несчастными. Один такой же, как и я — обычный пацан. Другой — представитель некой родовитой, судя по всему, фамилии.

Но существовал еще один немаловажный фактор. То самое ощущение всемогущества, когда Павел Сергеич дал поуправлять мне смерчем. Пусть и крохотным, но самым настоящим. Я в жизни подобного не испытывал. И, что еще немаловажно, я почувствовал себя особенным. Не обычным пацаном из неблагополучной семьи, а действительно важной частью чего-то большего. Мыслей было очень много. И выстроить их в логическую и последовательную цепь почему-то не получалось.

Мне казалось, что я всего лишь моргнул. А когда открыл глаза, то удивился произошедшим переменам. В комнате темно, за окном тоже, на противоположной, одиночной кровати посапывает Рамиль. Его я определил по костлявым ногам, торчащим из-под одеяла.