Тайна золотой реки - [6]

За воротами Рогожкина заколотила нервная дрожь. Он был не в состоянии осмыслить происшедшего. С ним прежде никто так не поступал. Аким Булавин — простолюдин, а как деликатно выставил его вон.

— Видно, «где закон, там и страх», — сорвалось с его тонко сжатого рта. — Мотрона — княгиня? — он болезненно захихикал. — Куда не ткни — князья да графья… Кого же к закону-то приставлять?

— И без похмелки, ваше благородие, — ляпнул долговязый казак.

— Лапоть! — визгнул на казака Рогожкин. — Птьфу!.. язви в бок.

Он досадно сплюнул и подался к берегу.

Булавины стояли на высоком крыльце и смотрели вдаль. Потемневшая под хмурой облачностью река торопливо уносила казачьи байдары к белопенному горизонту. Река вздулась, заходила капризной зыбью. Воздух наполнился влагой. Повеяло ягельной тундрой, смолянистой тайгой, оттаявшей мерзлотой, дождём. Весенняя гроза налетает на Приколымье неожиданно, неистово. Стремительный, грохочущий поток уносит за горы всё, что мешает обновлению природы, ниспосылая небесную благодать на омытую землю. Дышалось полной грудью и верилось, что чистое, как родниковая вода, семейное счастье Акима, Мотроны и Ванюшки не омрачится.

Присмирели и улеглись во мшистые берега большие реки. Зазеленела разнотравьем тундра. Щедро светило солнце. Затосковало сердце Акима. Загадочная Шаманка и распадок Хмурый не давали покоя. Дали манили, звали…Чувствуя душевное состояние мужа, Мотрона по простоте своей разрешила всё сразу.

И вот однажды вечером Аким оттолкнул нагруженную плоскодонку от родного причала и поднял трепещущий на ветру полотняный парус.

Дули попутные ветры. Бодрила свежесть. Не было комара. Короткие остановки Аким делал лишь для чаепития да подкормки оленей, которых он взял с собой. Низкорослая порода чукотских оленей-каргинов не только вынослива в бечеве, но и неприхотлива в кормах, мало места занимает в лодке. При необходимости каргинов можно употребить в пищу. Их мясо вкусное. Олени почти ручные, спокойные, послушные труженики.

Ветер надувал парус. Лодка ходко поднималась вверх по водной ряби. Аким открывал для себя красоту Анюя…

…То широкая, сливаясь с тундровым простором, то стиснутая кустарниковой зеленью малых и больших островов, река была чиста прозрачными глубинами, красочными отмелями. Стаи осторожных уток, гусей, куликов, чирков и бакланов шумно взмывали над водой и рассыпались по прибрежным тальникам, осокам. Паровались грузные плаксивые гагары. Восхищение вызывали лебеди. Супружеские пары были хороши в гордом смущении. Аким наблюдал за ними, а лебеди не скрывали от человека первую любовь. Росными зорями на лесистых островах трубили сохатые, созывая важенок на брачный гон. На вечерний водопой к реке спускались с сопочных пастбищ стада диких оленей. Отмели кипели косяками хариуса, гольца, форели…

На тысячу вёрст ни одного кочевья, ни поселений. Никого. Подходя к устью речки Встречной, где она вливается в Малый Анюй по ровному зелёному рву, потянуло головокружительным запахом костра. А вскоре одинокая яранга на пустынном берегу встретила Акима остывшим костром. Верный слову, Миткей, видимо, ждал его, как сговорились ещё на анюйском торжище. Что-то непредвиденное сняло Миткея, потому что он не мог уйти, не оставив каких-либо примет. Два дня Аким набирался духа для пешего перехода. Не жалел он валежника для дымного костра — звал друга. Навьючив каргинов, Аким решил дойти до Верхних Столбов ущелья Сонного, чтобы круто повернуть к синим воротам распадка Хмурого.

Похолодало. Плотные туманы окутали дремучие горы. Олени пошли тяжело. Стали чаще останавливаться. Приткнётся Аким между каргинами, пригреется, а заснуть не может. Интуиция подсказывала, что здесь — в подходящих для разбоя местах — идёт по пятам зоркий глаз. Днём приходилось озираться, на ночь забирался повыше. Пошли ливневые дожди. Вспучились быстрые речки и ручьи. Загудели, заходили таёжные склоны. Аким укрылся в пещерной пасти, заросшей вихрастым тальником да хвойным стланником. Затаился.

Бушевала непогода, а в укрытии было сухо, тепло. От бездействия Аким мучился — навалилась невыносимая тоска. Он стоял как бы на перепутье: идти дальше, или убираться восвояси. Однако желание прикоснуться к тайнам голубой Шаманки, взглянуть на чудеса распадка Хмурого, оттеснило сомнение, придало значимость его дела: Чукотке нужен надёжный, строгий хозяин, который мог бы постоять за неё.

А когда мощный солнечный луч разорвал неряшливые тучи и распадок засиял разноцветием радуг, Аким вышел из укрытия.

…Их было двое. Рослые, бородатые, одеты в лёгкие, на гагачьем пуху, непромокаемые комбинезоны, на ногах тёплые ботинки. У того, что постарше в руках зажата на изготовке длинноствольная кремнёвка: ружьё большой убойной силы и точностью попадания в цель.

Недобрая слава слыла по Двуречью о Дурмилиных. Люди скрытные. Имели батраков из местных эвенов. Держали факторию на реке Омолон. Кто они и откуда, какой веры и роду, никто ничего не знал. Холодно стало на душе у Акима. Да так, что ознобными мурашками до корней волос покрылся. Но не в Акимовой натуре было искать другого случая для встречи. До хруста в руке он зажал берданку и, передвинув затвором, вышел навстречу.