Тайна «Железной дамы» - [63]

– По велению сердца… Так можно любое зло оправдать.

– Да нет, поймите, ничего в этом мире нет злого, нет и доброго. Ну разве от злобы и ненависти серый волк съел козлика? Нет. Он, Ванечка, голоден был. А козлику следовало быть чуть поосторожней.

– Не проводите ли вы, Ульяны Владимировна, вновь аллюзий, тайно намекая, что козлик – это я? – гневно возмущался Иноземцев. – Не получит ваша жизненная позиция одобрения с моей стороны! Пусть я навеки козликом в ваших глазах и останусь. Но воровство, подлог, обман для меня неприемлемы.

– Ох, расфырчался! – смеялась Ульяна. – Серенький козлик!

– Мадемуазель Мюнхгаузен, – парировал Иван Несторович.

Они долго еще брели вдоль Сены, огибая вытянутые на набережные лодки, снасти, бочки с товаром, проходили под маркизами кофеен, иногда поднимались по каменным ступеням, потом вновь спускались к воде, горячо споря при этом, что-то доказывая, ссорясь и тут же прощая друг друга, то расходились по разным улицам, то один другого нагонял, и продолжали спор по новой.

Иноземцев настаивал на том, что ложь – это дело дурное, а Ульяна отвечала, что дурных дел не бывает, что всякое дело во благо, ложь кого-то проучит, кому-то подарит опыт и мудрость. Иноземцев изумлялся, как же можно жить без морали и правил, не думая о завтрашнем дне, без четких граней меж злом и добром и ясных ориентиров, Ульяна же твердила, что правила придумали глупые люди, жить надо только сегодня, а граней меж злом и добром вовсе нет. Грани придумали люди вместе с правилами, чтобы эти несуществующие грани обходить. И как они порой глупо выглядели, ну совсем как голый король из сказки Андерсена.

Так они оказались на набережной д’Орсэ, перед уходящей высоко в усеянное звездами небо башней в стальных кружевах. Вблизи она казалась мрачной, гигантской, устрашающей, ажурные узоры слились в одно сплошное целое, совершенно не похожее на легкую воздушную конструкцию, какую Иноземцев привык наблюдать издалека. К утру иллюминацию тушили, а мягкий рассеянный свет фонарей освещал лишь бетонные опоры и семидесятиметровые арки, макушка терялась в рваных облаках. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь журчанием фонтана под башней.

– А хотите, я покажу вам Париж? – вдруг загорелась Ульяна.

– Нет, благодарствую, довольно на сегодня визави с Парижем, – отстранился Иван Несторович, покосившись на холмики павильонов Выставки.

– Да что вы могли видеть?! – изумилась девушка. – Если не были на самом верху. – Тут же решительно добавила: – Я спущу вам веревочную лестницу, – уже занеся ногу на один из выступов на опоре, рукой уцепилась за другой.

– Да в своем ли вы уме? – вознегодовал доктор и оглядел литые бетонные громадины высотой с дом. – Вы собираетесь лезть туда? Наверх?

– Ну да, что здесь такого? – Ульяна глянула на доктора из-за плеча недоуменно-насмешливым взглядом.

– Простите, но я вам не позволю, – Иван Несторович решительно схватил ее за руку и поволок к лифту. – Двери придумали для того, чтобы входить через них в помещение. А лазать по стенам… Ужас какой, что она удумала! На башню! Триста верст высотой!

Иноземцев еще раз поглядел наверх, и его аж передернуло от испуга. А Ульяна, ощутив, что хватка ослабла, тотчас высвободилась.

– Мадемуазель Боникхаузен не может войти в дверь, поскольку из нее не выходила. Но Элен Бюлов может делать все, что ей заблагорассудится.

– Вы сорветесь!

– Фу, какой вы пессимист, Иван Несторович. Авось не сорвусь.

– Вы боитесь гнева этого вашего месье Эйфеля! Ну, разумеется, его племянница провела ночь сначала на бульваре Клиши, где выиграла в карты нечестным образом у какого-то пьяного драгуна, потом отправилась на прогулку по Латинскому кварталу, причем выбрав место для променада грязные трущобы за набережной Малаке. Конечно же, она теперь боится нос казать в башне. Я лично вас проведу к покоям месье Эйфеля и поведаю ему о том, где вы были и что я вас всюду сопровождал. Пусть и мне достанется. Хотите вселенского равновесия? Вот оно вам, вселенское равновесие. Идемте сейчас же. – Иноземцев хотел вновь завладеть запястьем девушки, но та покатилась со смеху.

А потом вдруг вынула «велодог» и щелкнула предохранителем.

– Я залезу на башню, а потом скину вам лестницу, – упрямо заявила она. – Отойдите на десять шагов от меня. Вот так, хорошо.

Иноземцев заскрежетал зубами. В нем колыхало желание броситься сейчас же прямо на дуло ее чертова «велодога» и получить пулю в живот, а может быть, даже и умереть! Но здравый рассудок возобладал над горячностью – ежели она выстрелит, сама потом же жалеть будет, только ведь вчера вечером здание Дворца Правосудия покинула.

Тем временем девушка спрятала револьвер в карман брюк, сняла пиджак, повязала им бедра, потом с демонстративным торжеством засучила рукава. Иноземцев смотрел на нее, негодующе пыхтя, сжимал и разжимал кулаки и мучительно соображал, как не дать ей осуществить задуманное.

Но Ульяна уже, как маленькая проворная обезьянка, скользнула по выступам на цоколе, подтянулась к наклонной балке и ухватилась за первый попавшийся анкерный болт.

Следующие полчаса Иван Несторович стоял, задравши вверх лицо и впившись взглядом в темную хрупкую фигурку, и, сам того не осознавая, молился вслух, сочиняя на ходу слова молитвы. На уровне первой платформы девушка исчезла за перекрестием ферм и балок, видимо, карабкаясь уже внутри.