Тайна «Железной дамы» - [34]

Эмиль Герши вздохнул, поднялся.

– Мадемуазель убита горем, упорно продолжает молчать. От помощи сразу отказалась. Месье Эйфелю пришлось ее уговаривать дать согласие на мое участие в деле. Понятное дело, такая драма! Я был бы несказанно признателен, если бы вы, как врач, попробовали бы оценить ее состояние, а быть может, и разговорить ее. Как-никак вы были близко знакомы с человеком, которого она любила…

– Сейчас уже поздно, – ответил Иван Несторович. – Вряд ли нам разрешат повидать арестантку. Приходите ко мне завтра… после десяти утра. До того у меня три очень важных пациента, и к одному придется съездить на дом. После десяти часов я в вашем распоряжении. В Институте меня искать не будут – месье Мечников прекрасно знает, что теперь придется подолгу торчать на набережной Ювелиров.

На том и порешили.

На следующий день без четверти одиннадцать Иноземцев шагал по темным, освещенным светом газовых рожков, коридорам здания Префектуры полиции, отстроенного лет десять назад на месте птичьего рынка набережной Ювелиров. За доктором, пыхтя и причитая, поспешно семенил, будто колобок из сказки, Эмиль Герши. Протиснувшись сквозь невообразимую сутолоку, они оказались в кабинете комиссара Луи Ташро – небольшое помещение с выбеленными и уже посеревшими стенами, большим окном и несколькими столами, за которыми трудились работники полиции – может, инспектора, может, агенты. Но все подняли головы, печатные машинки тотчас умолкли, когда дверь распахнулась.

– О, месье Иноземцев, – вставая из-за своего стола, развел руки в приветственном шутливо-радостном жесте полицейский чиновник – лысоватый, немолодой, с гладко выбритым лицом и в мундире с засаленными рукавами. Иноземцев был знаком с месье Ташро – посещал Префектуру по приезде, а месье Ташро в свою очередь знал Ивана Несторовича и даже каким-то образом ведал и о его несостоявшихся опытах – Сюрте Насиональ славилась своим небывалым нюхом еще со времен великого Фуше. – А я уже собирался идти на улицу Медников, почтить наконец визитом такую знаменитость.

Иноземцев склонил голову в ответном поклоне, но не смог не нахмуриться на чрезмерную насмешливость его тона и на это саркастическое «знаменитость».

– Столько вопросов возникло по поводу вашего внезапного исчезновения, – продолжал комиссар, засунув руки в карманы брюк и принявшись разглядывать русского доктора пристальным взглядом с прищуром, какие обычно позволяют себе все ищейки. И вид этот, напыщенный, деловитый, тотчас же напомнил Ивану Несторовичу Делина. Вот точно так же свысока, оценивающе тот вечно поглядывал на всех. Тотчас же ощутив глубокую неприязнь к этому человеку, Иноземцев стиснул зубы и ответил взглядом почти враждебным:

– Я для того и здесь. Но времени много не имею.

– Знаю-знаю, – пропел Ташро. – Все знаю. Не стали вас вчера беспокоить, достанет с вас и обыска. Надеюсь, инспектор Ренье принес свои извинения? Да и допрашивать особой надобности благодаря нашей хваленой и вездесущей парижской прессе нет. Вот полюбуйтесь, – он выкопал среди беспорядка бумаг, справок, папок и газет на своем столе издание «Пти Рю Паризьен» и небрежно бросил его перед Иноземцевым. Тот скользнул коротким равнодушным взглядом по желтоватым страницам. На пол-листа красовалась искусно отрисованная картинка, представляющая молодого человека в разорванной одежде на фоне овощных лавок, потерянно бредущего по рынку в сопровождении черной лохматой собачки, толпа вокруг была изображена в аллегорическом, карикатурном смятении, а все это обрамлено ажурной рамкой в виде черепов и костей – видимо, намек на подземное кладбище, откуда сей молодой человек и выполз. И заголовок «Господин с черным грифоном» с подзаголовком «путешествующий по адовой бездне Парижа».

– Это еще не все. Вот очень уважающее себя издательство «Фигаро», – комиссар положил поверх «Пти Рю» газету с кричащим заголовком на первой полосе: «Русский доктор открыл свою тайну».

Иноземцев побледнел и даже кулаки сжал, но читать не бросился, выстоял. Наверняка там какая-нибудь небывальщина, совершенно несоответствующая истине. И с чего вдруг он так радовался тогда? Что за мелочная жажда возмездия? Что за мальчишество? Одна мимолетная слабость – и позор на всю жизнь. Как это было в его манере, эх.

Заметив промелькнувшее отчаяние на лице гостя, французский полицейский сахарно улыбнулся и накрыл «Фигаро» вчерашним выпуском «Ле Галуа». Это издательство тоже спешило поведать Парижу животрепещущую историю «владельца белой лаборатории на улице Медников, рассказанную на приеме у Лессепсов».

Весь этот спектакль происходил на глазах нескольких инспекторов и секретарей, столы которых находились в этой же комнате. Три или четыре человека, робкий адвокат с опущенной головой и ярко-алыми щеками и сам комиссар, испытывающий торжество перед эмигрантом, – все взирали на Иноземцева с явным сочувствием.

Иван же Несторович стоял и молчал. На мгновение он закрыл глаза – очень не хотелось, чтобы происки газетчиков, которые давно за ним охотились, и напыщенность полицейских агентов, хорошо ему известная, пошатнули его стойкость. А стойкость эту, если учесть недавнее приключение в подвале, смерть ученика и арест Ульяны, сохранить было, ох, как не просто, но вместе с тем необходимо. Чуть дашь слабину, и все – понесет, начнет трясти, швырять, бросать. Не дай боже, полезет в петлю или за пистолетом потянется.