Тайна «Железной дамы» - [14]

Иноземцев, еще не отошедший от горя после смерти пациента, нелюбезно покосился на юношу, одетого щегольски в белую летнюю визитку, в изящной, едва вошедшей в моду панаме на голове, с тростью и томно-придурковатой улыбкой во все ухоженное, загорелое лицо. Ему двадцати лет, верно, не было. Иван Несторович, разумеется, отверг его предложение. Какие еще, к лешему, частные уроки? С барчуками еще не возился, разжевывая очевидное. Больных уже за две сотни перевалило. Времени нет. Не ночью же учиться. Но студент не отставал, уверяя, что лучшей кандидатуры в учителя ему не сыскать, что платить он намерен две сотни франков за урок. Двести франков?! За статью Иноземцев получал сотню, за лекции нисколько, с большинства больных платы не брал, а меж тем над головой дамокловым мечом висел кредит в три тысячи, в конторе «Ф. и сыновья».

Нет, все равно нет.

Иван Несторович решительно отказал, сочтя уместным напомнить, что не имеет полноценного образования химика, что по большей части он хирург, а лекции читает в Институте лишь на благотворительных началах. А стоили они ему – эти несколько безумных часов в неделю – изрядно потрепанных нервов. Молодые люди хоть и приходили в Институт Пастера по собственной воле, но от привычных школярских проделок не отказывались. То мышей в аудиторию напустят, то клеем кафедру зальют. Иван Несторович, однако, несмотря на то что розыгрышей всяческих страшно боялся, терпеливо же все сносил со снисходительностью, присущей всем педагогам. Но заниматься частными уроками – никогда!

– Вы из какой школы? – осведомился он.

– Из Сорбонны, – горделиво ответил студент, раздражающе посверкивая белоснежной улыбкой.

Барчук, как есть барчук. И химия ему не нужна, заскучал, видно, или проделку какую задумал.

– Обратитесь к месье Дюкло, – сухо отрезал Иноземцев и, подхватив с кафедры фолианты, направился к двери.

– Но ведь сам Дюкло мне вас и рекомендовал!

«Не рекомендовал, а попытался спихнуть», – про себя проворчал Иван Несторович, шагая дальше. Но в спину ему сей студент прокричал, что якобы он не сдастся и намерений завоевать расположение педагога не оставит.

Не прошло и двух дней, как подле Иноземцева, поздним вечером спешащего в свою лабораторию на улицу Медников, остановился глухой экипаж, запряженный четверкой породистых лошадок. Со ступеньки соскочил человек, наглухо застегнутый в редингот и с надвинутым на лоб котелком. Вежливо поздоровался, назвав Иноземцева по имени, и пригласил сесть.

– Мой господин желает вас на пару слов.

Остолбеневший от неожиданности, Иван Несторович не сразу сообразил отказаться, хотя мог и окинуть наглеца недовольным взглядом, прошагать мимо. Но отчего-то не стал этого делать. Хорошо, хоть улица достаточно освещена.

Сев в экипаж, он оказался напротив высокого господина на вид лет шестидесяти, но подтянутого и с очень загорелым лицом, резко контрастирующим с сединой густой шевелюры и усов. Одет он был в дорогой сюртук, в галстуке сиял голубой бриллиант и с набалдашником на трости из драгоценного камня.

– Добрый вечер, месье Иноземцев, – проговорил седоволосый господин и протянул руку, добродушно улыбнувшись улыбкой до безумия знакомой. – Слышал много о вас, о вашей легендарной самоотверженности и преданности делу.

Иван Несторович чуть склонил голову в знак приветствия и благодарности, но не из излишней горделивости или заносчивости, он впился глазами в лицо незнакомца, пытаясь вспомнить, где мог видеть его. Загадочный господин показался Иноземцеву уже где-то не раз виденным. Пред глазами вся жизнь пронеслась за пару минут, пока он выискивал в закоулках памяти, когда прежде сталкивался с ним и где мог встречать ранее эту белоснежную нагловатую улыбку.

– Фердинанд Мари Лессепс, – тот вновь протянул руку, и Иноземцев только сейчас сообразил ее пожать. – Прошу простить меня, совсем забыл представиться. Привык уже, что все и вся меня знают.

«Ах, вот оно что, Фердинанд Лессепс! – просиял Иноземцев. – Человек, без лица коего не обходился ни один газетный выпуск, ни одно уважающее себя газетное издание, человек, который соединил моря Красное и Средиземное, построив Суэцкий канал, а ныне вознамерившийся соединить океаны – Тихий с Атлантикой – с помощью другого канала, на Панамском перешейке».

В общем, пред Иноземцевым сидел дипломат, предприниматель, политик, родственник императрицы Евгении – самый известный из французов, обогативший свою нацию на миллионы франков и на миллионы франков же ее обанкротивший. Ибо сколь удачна была затея с первым каналом, столь же провальна оказалась идея со вторым. То ли спешка сыграла свою роль, то ли геологические изыскания подвели, то ли авантюрные наклонности семьи Лессепсов, являющейся потомками Генриха Четвертого – отчаянного ловкача и комбинатора среди королей, но все в итоге обернулось едва ли не крахом. Весь мир ныне ждал лишь одного – чем закончится операция под названием «Панама».

Но Иноземцев-то зачем понадобился великому инженеру и финансисту?

– Дело в моем непоседливом отпрыске, – поспешил тот ответить на немой вопрос, застывший в застекленных очками глазах русского доктора. – Ромэн Виктор Лессепс – мой внук. Он подходил к вам дня два назад, не так ли?