Тайна замка Роборэй. Виктóр из спецбригады - [38]

Камни были так высоко, что даже высокий Эррингтон едва доставал до них руками. Вебстер и Куроблев подсадили Дарио и Эррингтона.

– Приготовились? – спросила Доротея.

– Да, – ответили они в один голос.

– Теперь толкайте; нажимайте медленно и сильно. Побольше доверия к словам предка. Пусть господин Деларю сомневается, сколько ему угодно. Он здесь – лицо постороннее: ему разрешено неверие.

Молодые люди с силой уперлись в камни.

– Так… Еще усилие. Крепче. Слова маркиза вернее заповедей. А он говорит, что середина ниши отодвинется внутрь. Еще разок. Да исполнится воля маркиза Богреваль, да сойдут камни с места.

– Мой камень покачнулся, – сказал наконец англичанин.

– И мой, – ответил генуэзец.

Действительно, камни медленно сдвинулись с места, и через мгновение верх стены откачнулся внутрь, образуя покатую площадку, в глубине которой показались ступени.

Хладнокровие изменило долговязому британцу, и он удивленно воскликнул:

– О-о!.. Благородный джентльмен сказал правду. Вот и лестница.

Все невольно оцепенели. Не падающая стена их изумила: в старинных постройках часто встречаются потайные ходы, подземелья и тому подобное, – поразило их то, что стена упала после выполнения всех указаний маркиза.

– Если здесь окажется сто тридцать две ступени – я окончательно уверую, – заявил Эррингтон.

Один нотариус крепко держался своего скептицизма и, пожав плечами, спросил:

– Неужто вы думаете, что маркиз…

– Ожидает нас, как всякий живой человек, пригласивший гостей, – подхватила Доротея.

Но остальные прекратили их спор, и вся компания двинулась дальше. Вместо факелов зажгли два фонарика и осветили узкую винтообразную лестницу, круто уходящую ввысь. Дарио пошел вперед.

– Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, – считал он громко.

Для храбрости нотариус запел куплеты, но на тридцать пятой ступеньке умолк.

– Тяжело подниматься? – спросила его Доротея.

– Да… Крутенько. А главное, подкашиваются ноги при мысли, что идешь в гости к покойнику.

На пятидесятой ступени стало светло. В стене оказалась дыра. Доротея высунулась, но подножие башни не могла рассмотреть из-за широкого карниза под дырой.

– Сто… Сто десять… Сто двадцать… Сто тридцать, сто тридцать одна, – считал Дарио, – сто тридцать две. Дальше идти некуда. Лестница упирается в стену.

– Посмотрите, есть ли на верхней ступеньке три плитки?

– Есть.

– И железный лом?

– И лом…

Доротея внимательно осмотрелась. Все совпадало с указаниями маркиза.

– Ломайте штукатурку, – скомандовала она.

Штукатурка действительно лежала тонким слоем и скоро осыпалась, обнажив невысокую дверь.

– Черт побери, – лепетал испуганный нотариус. – Все по письму.

– О, господин нотариус, – подтрунивала Доротея, – дайте открыть дверь, тогда ваш скептицизм исчезнет без следа.

– Уже исчез. Я уже уверовал: старый плут был прекрасным механиком и режиссером. В наше время его бы охотно пригласили для инсценировки страшных сцен.

– Напрасно вы думаете, что он умер.

– Ну это, уж извините, абсурд. Я могу допустить, что он лежит за этой дверью, но чтобы он был жив – это уж ерунда.

Доротея наступила на средний камень, Дарио и Эррингтон на остальные. Дверь глухо скрипнула и стала медленно раскрываться.

– Санта-Мария, – прошептал Дарио, – тут либо Божье чудо, либо дьявольское наваждение.

За дверью оказалась довольно большая комната без окон, со сводчатым потолком и совершенно гладкими стенами. Мебели в ней не было, но в левом углу виднелась занавеска, прибитая прямо к балке потолка. За ней должен был лежать покойник.

Они долго стояли молча, не шевелясь. Деларю был бледен, как стена, и едва стоял на ногах. Теперь никто не улыбался.

Не отрываясь, смотрела Доротея на занавеску. Значит, дело не кончилось чтением пакета, и действие перенесено в полуразрушенную башню, в комнату, где двести лет не звучал человеческий голос. За занавеской – кровать, а на кровати либо груда полуистлевших костей, либо живой человек.

Доротея вопросительно оглянулась на своих спутников. Никто из них не шевельнулся. Она шагнула вперед, снова остановилась, робко протянула руку, медленно приподняла занавеску. Молодые люди вздрогнули, очнулись и двинулись вперед, освещая фонариками угол.

За занавеской стояла кровать, а на кровати смутно вырисовывалась человеческая фигура. Это было так неожиданно, что Доротея едва устояла на ногах. Пальцы ее невольно разжались – и занавеска выскользнула из рук. Вебстер подхватил занавеску и так порывисто бросился к лежавшему, точно собирался его встряхнуть, но вовремя спохватился и опустил руки, не коснувшись кровати.

Лежавшему на кровати можно было дать лет шестьдесят, если бы не страшная сухая бледность кожи, не вяжущаяся ни с каким возрастом. Нос его заострился, глаза ввалились, на голом черепе не было ни волос, ни бровей, ни ресниц. Он был так худ, что на лбу и скулах кожа едва прикрывала скелет, а на левой руке не хватало одного пальца, на месте которого осталась борозда, доходящая до середины ладони. Все совпадало с письмом. Черный суконный кафтан, почти съеденный молью, зеленые шелковые брюки и жилет облегали его высохшее миниатюрное тело.

– Умер, – сказал кто-то вполголоса.