Тайна замка Аламанти - [46]
Осторожно тронув губами его губы, я заставила мальчика проснуться, распахнуть глаза. И, когда он открыл рот, чтобы сказать что-то, занесла ногу над его лицом, представив взору юноши распахнутый вход свой, чтобы осторожно опуститься ему на лицо.
Ну, скажите: не дура я? Обнаружить, что тело мое помолодело и наполнилось жаждой любви — и при этом забыть спросить пажа об этом! Не глянуть даже в зеркало на себя! Думать в такой момент лишь о том, что испытала за свою жизнь бесконечное число раз и что должно было давно уже наскучить!
Нет, воистину, если бес решит порезвиться человеком, он либо лишает его разума, либо наделяет сердце похотью…
То же самое случилось со мной и после смерти Леопольдо. Убив мужа, я незаметно выпрыгнула из медленно двигающейся в сторону замка де ля Мур кареты и пошла в сторону какой-то маленькой часовенки, в которой слабо светился огонек тоненькой свечки.
Нет, я не чувствовала страха, ничуть не жалела о содеянном, не бежала куда глаза глядят, как должно было бежать после содеянного, зная, что кучер, доехав до дворца, спрыгнет с козел, отопрет двери кареты, увидит мертвого хозяина, сразу поймет, кто сотворил ему смерть — и поднимет шум, наладит погоню. Я шла не спеша, поддерживая бока своего огромного, как колокол, платья, ступая своими маленькими туфельками по влажной земле осторожно, обходя лужи, держа направление строго на огонек свечи.
В маленькой, заставленной церковной утварью часовенке стоял на коленях перед иконой Девы Марии человек с выбритой тонзурой, в добротной сутане бернандинского монаха, статный, сильный, было видно, как играют мышцы его плеч. Камилавка валялась под подсвечником, на котором догорала маленькая полусольдовая свечка, какие обычно продают по пять штук нищим да прокаженным. Тихонько приблизившись к двери и встав за спиной монаха, я прислушалась…
Мужчина не молился по латыни, как должно говорить перед образом Матери Христовой, а говорил по-итальянски, чистым, звучным голосом проповедника, но такое, от чего у меня сердце так и вспрыгнуло не то от восторга, не то от удивления:
— … Помоги мне, Матерь Божья… Не могу совладать с собой. Как увидел эту Софию, так сна лишился. Мочи нет мне без нее… Не прошу у тебя сил на совладание со своей похотью, не желаю изводить себя голодовками и муками телесными… Одной Софией де ля Мур живу теперь. Помоги мне овладеть ей — и не будет более верного и истового слуги тебе… Ибо корень жизни мой не натружен вдоволь, а женщина сия для меня создана. Ты и сама знаешь это, Матерь Божья. А не знаешь — спроси у Сына своего. Уж он-то, должно быть, перепортил девок в Галилее своей по молодости. И уж потом в пустыню ушел, грехи там смыл, отмолил, свои и наши… Сведи меня с ней, Пресвятая, оставь наедине — а там о нас я и сам позабочусь…
Сжав с боков свое колокол-платье, я протиснулась в дверь часовни. Пламя свечи вспыхнуло, отразив меня в серебряных окладах икон.
— Господи! — воскликнул монах. — Неужто София?
Я молча подняла край своего платья и опустила ему за голову, спрятав всего монаха под колоколом.
Свеча вспыхнула в последний раз, и потухла…
Так я встретилась с Климентием, полюбившим меня, познавшим и спасшим от слуг папы и инквизиции.
Так что, думай я и поступай, как обычная итальянская дура, быть бы мне еще в тот год повешенной на любой из площадей Рима, которая бы понравилась моим преследователям и друзьям моего мужа.
Но я была Аламанти, я была разумна, я была расчетлива, я была спокойна и хладнокровна. Потому не только ускользнула от папских слуг и инквизиции, но и сумела проститься с Леопольдо Медичи, положить на его могилу цветок…
Нет, я — не дура. Я просто не упускала момента. Никогда…
Мальчик был неопытен — это я понимала. И не сердилась.
Я осторожно шевельнула бедром — и липкий фаллос его выпал, позволив мышцам внутри меня сойтись.
Потом я попросила его достать из шкафа вино, подогреть на огне в медной, стоящей у камина чаше.
Сама же перебралась на кровать, подтерлась уголком простыни и, глядя на его великолепный, хотя и еще по-детски сухой торс, думала о том, вряд ли есть В Зазеркалье служанки, теплая вода и кувшин. Ибо если мальчик захочет любви еще, то я не смогу ему отказать. А принимать мужчин я стараюсь чистой.
И паж захотел еще, и я, не подмывшись, согласилась.
А потом он захотел еще… и еще…
После двенадцатого захода я поняла, что на дьявольское число сношений у меня уже не хватит сил, что следующее соитие уже не будет приносить настоящего удовольствия. И я вежливо отказала ему.
Паж заснул, лежа лицом у кувшина, в котором уже два захода назад кончились последние капли вина. Дышал он ровно, едва пробившиеся под носом усики его мерно шевелились.
Я сняла покрывало, накинула ему на плечи, тихо поднялась. Быстро оделась, радуясь вновь обретенному чувству легкости в теле, наслаждаясь теплом, облегающим меня вместе с одеждой, присев на кровать, обулась. Лишь после этого глянула в зеркало…
В нем ничего не отражалось: ни комнаты со мной, ни огня в камине, ни кровати со спящим на ней пажом. Оно просто смотрело на меня черным провалом и словно манило к себе.
Участники «черной мессы», свидетельницей деятельности которой была София во Флоренции, ищут ее по всей Европе, чтобы уничтожить. Графиня, родив Анжелику, вынуждена оставить ее на руках маркизы де Сен-Си, а сама отправляется в Париж, где прошли лучшие годы ее молодости и любви к основателю королевского дома Бурбонов Анри Четвертому и где еще живы люди, на которых она могла бы положиться. Но судьбе было угодно столкнуть ее со шпионами своих врагов в столице Франции и найти новых друзей: д'Атоса, д'Арамица, д'Артаньяна и Порто – прототипов знаменитого романа А.
Графиня Аламанти возвращается в родовой замок после более чем 30 лет отсутствия и всевозможных приключений, случавшихся с ней на суше и на море. Здесь она возобновляет знакомство со старыми привидениями замка и, спустившись по тайному подземному ходу, оказывается в алхимической лаборатории, где ее знаменитые в прошлом предки занимались естествоиспытательством, опытами и где отец графини в далеком ее детстве учил ее наукам и жизненной мудрости.Здесь графиня, дабы отвлечься от нудной и безынтересной жизни в замке, решает засесть за мемуары, со страниц которых встают давно уже умершие люди, в том числе и пираты, предводительницей которых София была несколько лет своей жизни, и мамелюкский султан, наложницей которого ей пришлось побывать также, и один из не случившихся ее любовников Л.
О северных рубежах Империи говорят разное, но императорский сотник и его воины не боятся сказок. Им велено навести на Севере порядок, а заодно расширить имперские границы. Вот только местный барон отчего-то не спешит помогать, зато его красавица-жена, напротив, очень любезна. Жажда власти, интересы столицы и северных вождей, любовь и месть — всё свяжется в тугой узел, и никто не знает, на чьём горле он затянется.Метки: война, средневековье, вымышленная география, псевдоисторический сеттинг, драма.Примечания автора:Карта: https://vk.com/photo-165182648_456239382Можно читать как вторую часть «Лука для дочери маркграфа».
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.