Тайна волжской Атлантиды - [4]

Определение нашему дому нашел совсем недавно один из наших новых знакомых, Генрих Петрович, театральный художник и реставратор. После событий, о которых я рассказал в «Тайне утопленной рамы», он побывал у нас в гостях, вместе со своими двумя учениками. Запрокинув голову, он проговорил:

— М-да… Знаете, гляжу на ваш дом и вспоминаю одного моего замечательного педагога, который у нас преподавал историю стилей — на отделении художников театра и кино. Я поступил именно на это отделение, потому что в те времена, когда я был молодым, там легче всего дышалось… Замечательный был чудак, пусть земля ему будет пухом! Так вот, он с нами в таком роде объяснялся: «И вы думаете, будто знаете, что такое барокко? Нет, вы не знаете, что такое барокко! Барокко — это… Вот представьте себе мушкетера! Сильный, грубый мужик, да? И вот эта мужицкая крепкая рука, рука дуэлянта, лежащая на тяжелом эфесе шпаги, торчит из пышного, раззолоченного и прихотливого этакого, кружева манжет! Улавливаете? Благодаря этому изящному кружеву, белому или золотому, рельефней и резче видно, что перед вами не бледная немощь, а настоящий мужчина! И вот, все барокко так. Барокко — это стиль мужской силы. Атос мог подковы гнуть, и при этом драгоценные перстни носил, и в этом было благородство! Если вы приглядитесь, то это всюду так, и в одежде, и в мебели, и в архитектуре, и в произведениях живописи. Потом уже идет рококо — не нежный даже стиль, а изнеженный, чисто женский стиль. Если в барокко — завитки, то в рококо завитушки и завитушечки. И при этом…» Ну, что «при этом» — к делу не относится. Я к тому, что ваш дом можно было бы назвать шедевром барокко в русском деревянном зодчестве! То есть, если бы существовало такое понятие, как «барокко русского деревянного зодчества», но все равно. Вот он стоит, весь в кружевной прихотливой резьбе, и эта резьба только подчеркивает, насколько он могуч, и сколько в этой мощи благородства! Действительно, Атос или Портос, которых ничто не сломит!

— Мы так и запишем, — рассмеялся отец. — Шедевр русского деревянного барокко, и пусть каждый понимает как хочет!

— А я предлагаю, — вмешался Ванька, — так и назвать наш дом, «Атос» или «Портос»! Ведь у каждого настоящего дома должно быть имя, а мушкетерское имя к нему в самое оно подходит!

— Название дома — дело слишком серьезное, чтобы решать сгоряча, возразил отец. — Мы над этим, конечно, подумаем, но торопиться не следует…

Ванька, однако, не оставил идеи придумать дому подходящее имя. Мой братец, он такой — если упрется, то лучше сразу прячься и не перечь ему. Как-то, посреди ночи, я проснулся в ужасе, от боли в боку и от свиста в ушах. В первое мгновение мне вообще почудилось, будто меня змея укусила, невесть откуда взявшаяся!

— Ай!.. — подскочил я в кровати.

— Тихо ты! — прошипел Ванька мне в ухо. — Не ори!

Оказывается, это он, вскочив среди ночи с постели, яростно твердил мне в ухо «Проснись!», а для большего эффекта ткнул меня своим острым кулачком в бок.

— Ты что!? — взвился я. — С ума спятил!?

— Чего ты дергаешься? — возмутился он так, как будто это я на него накинулся. — Не трезвонь мозгами, а послушай меня. Я нашел название для нашего дома!

— Слушай, ты… — я был настолько потрясен его нахрапом, что даже ругаться не мог, и только на заднем плане крутилась мысль, что «трезвон в мозгах» (пользуясь этим выражением моего братца, которого я раньше не слышал, и мог только гадать, где он его подцепил) у самого Ваньки стоит, и основательный, в самую пору психушку вызывать. — И ради этого надо было меня будить… — я поглядел на часы… — в полчетвертого утра?

— Надо было, — твердо ответил Ванька. — А то я мог бы позабыть мою идею, если б опять уснул. А вместе мы её не забудем! Мне она приснилась, понимаешь?

— Теперь ты её точно не забудешь! — сказал я. — И дай мне спать!

— Да послушай ты! — возбужденно зашептал он, тряся меня за рукав. — Ты сам упадешь, когда услышишь!

— Уже падаю… — отозвался я.

— Ну и падай! — он всерьез обиделся. — Тогда я тебе ничего не скажу! Потом вот увидишь, и ахнешь, и будешь жалеть, что не знал!

— Не буду я жалеть! — сказал я. — Отстань!

— Ну и спи, раз ты такой дурак! — и он, надувшись, опять забрался на свою кровать.

Утром он встал раньше всех и разбудил Фантика — Егоровы уже гостили у нас. Когда я проснулся, то выяснилось, что Ванька с Фантиком уже позавтракали и сидят в сарае, что-то делают. Позавтракав, я сунулся было в сарай, но дверь оказалась заперта. Я постучал, и мой братец отозвался:

— Кто там?

— Это я! — сказал я. — Что вы там творите?

— Не твое дело! — грубо ответил Ванька. — Проваливай!

— Ты что, спятил?.. — я-то уже и думать забыл о ночном происшествии, и никак не предполагал, что Ванька может до сих пор дуться. Мне казалось, что, наоборот, он должен с утра, на свежую голову, сообразить, как бывает неприятно, когда будят посреди ночи, да ещё таким зверским способом, и сам передо мной извиниться, так или иначе… Но нет! Он так и считал, что я нанес ему смертельное оскорбление. Я услышал, как Фантик тихо уговаривает Ваньку помириться со мной и открыть мне дверь, а Ванька отвечает, что «ни за что!» И ещё добавляет, что «Так ему, скотине, и надо… Мы с тобой вдвоем всех удивим, и пусть потом завидует, что его не взяли!» Фантик, вроде, чувствовала себя очень неловко — получалось вроде того, что она держит Ванькину сторону против меня, абсолютно не представляя при этом, в чем дело, и абсолютно не желая оказываться под перекрестным огнем нашей ссоры — но и покинуть сарай она не могла, связанная тайной и работой, которую они с Ванькой делали вместе.