Тайна Великого Посольства Петра - [42]

Значит, стращал Россию Петр, предупреждал, что ждет любого, кто будет противиться его воле. Да еще, наверное, мстил стрельцам за свои страхи детских лет. Такая вот тяжкая и не последняя страница нашей истории.

Остается только повторить, что на дворе стоял XYII век и происходившее в России не было исключением. Пытки и казни широко применяли тогда в Европе. Это бьио делом обыденным, повседневным. Один датский путешественник заметил, что если в одном конце города кому-то рубят голову, то в другом об этом и не знают. Но особенно жестокими были наказания за преступления против личности и величия королевских персон.

Во Франции в 1613 году убийцу короля Генриха IV привязали за руки и за ноги к четырем лошадям и разорвали на куски на площади Отель де Вилль, запруженной парижанами, которые пришли на казнь как на пикник — с детьми и завтраками в корзиночках. За оскорбление "короля-солнца" 60-летнему французу вырвали язык, после чего сослали на галеры. Обычным же преступникам во Франции отрубали головы, их сжигали на кострах и колесовали.

Дороги Италии были сплошь уставлены виселицами. И это зрелище сильно убавляло желание путешествовать по стране. В Англии убивали более изощренно. Преступнику клали на грудь доску, а на нее накладывали гири, пока он не задыхался. Ведьм в Англии сжигали на протяжении всего царствования Петра. А за шесть лет до стрелецкой казни 20 молодых женщин и две собаки были повешены в штате Массачусетс, США, по обвинению в колдовстве (Салемские колдуньи).

Так что Россия в передовиках не ходила. И если что и удивляло иностранцев по части казни, так это стойкжть, с которой русские обычно переносили пытку. Ни огнем, ни кнутом у них нельзя было вырвать имен товарищей, а на плаху шли спокойно, без слез или стенаний. Об этом много тогда говорили. Шептались, передавая на ушко подробности, кто чего сам видел, а кто чего слышал. Говорили, что 300 человек вытерпели все муки и, невзирая на обличения сообщников, умерли, ни в чем не признавшись.

Одного такого бедолагу подняли на дыбу, дали 30 ударов кнутом, а он и не вскрикнул ни разу, ни слезинки не проронил — только молчал, как будто и не его били. Решили, не повредился ли малый умом. Сняли с дыбы, развязали и спросили сначала, знает ли он тех, кто перед ним находится. Знает, отвечал, и всех по именам перечислил. Но когда стали спрашиватъ его о бунте, о сообщниках, он снова сделался как бы нем и не сказал ни слова. Его стали жечь, но он все равно молчал. В исступлении палачи палкой разломали ему челюсть — признайся, лютый зверь, а он все равно молчал. И так до самой смерти.

Видимо, из этой породы был и тот стрелец, который уже на плахе самому царю дерзостные слова бросил: "Ступай отсель прочь — мое здесь место".

Да что иностранцы — Петра поражала эта удивительная способность его подданных молчать под пыткой. Рассказывали, что после того, как один из наиболее упрямых стрельцов был четыре раза подряд обработан кнутом и огнем, к нему подошел Петр и спросил, как он может переносить такую боль. Стрелец, видимо, воспользовавшись возможностью передохнуть, рассказал царю, что они с товарищами спор учинили, кто больше пытки выдержит. Кнут — это что, говорил стрелец, самая сильная боль — это когда уголь в ухо кладут или когда голову обреют и с высоты на темя холодная вода по капельке падает.

Далее в рассказе шло совсем уж несусветное. Петр будто бы, тронутый такой стойкостью, обнял стрельца, поцеловал его и сказал: "Для меня нет секрета — ты знаешь о заговоре против меня. Но ты уже наказан предостаточно. Из любви ко мне признайся в собственных делах, и, клянусь Богом, который сделал меня царем, я не только полностью прощу тебя, но и сделаю тебя полковником".

Эта пылкая речь Петра будто бы так растрогала заключенного, что он сказал: "Для меня это худшая пытка. Никаким другим путем меня не заставили бы говорить". И признался царю во всем. А царь сделал его полковником. Вот какие невероятные истории рассказывали.

ГЛАВА XI ПРИДНЕПРОВСКИЕ ГОРОДКИ

Случилось то, что обычно происходит на переговорах. После первых подвижек и русские и турки, как бы испугавшисъ, что хватили лишку, снова уперлись в свои позиции. Камнем преткновения стали теперь приднепровские городки.

Тьфу ты, прости, господи, сокрушался Прокофий Богданович, было бы на чем. Их и городами-то назвать стыдно. Так, крепостишки малые: Казы-Кермень, Тавань, Шингерей и Аслам. В ходе последней азовской кампании захватил их без особого труда фельдмаршал Б. П. Шереметев. Да и операция была вспомогательной, отвлекающей турецкие силы от направления главного удара русских — на Азов.

Прокофий Богданович иногда позволял себе в донесениях иронически называть их "борисфенскими крепостями". От Геродота, значит, линию выводил. Потому как древние греки называли Днепр Борисфеном.

Но ирония иронией, а хорошо понимал Возницын, что не из-за пустых амбиций или чванного престижа идет спор. Расположенные в низовьях Днепра, эти крепости как бы отсекали Крым от необъятного массива турецких владений. Тот, кто владеет ими, держит в руках переправы через Днепр на основных, уже проторенных путях, Конечно, стратегическое значение их не стоит преувеличивать: степь большая, и через Днепр не в одном месте переправиться можно. А значит, и угроза татарских нашествий все равно сохранится. Дело в другом: если здесь, по Днепру, пройдет новая граница с Турцией, то и весь левый его берег отойдет к России. А там — дай только время — обрастет она крепостями и встанут они заслоном от извечных набегов из беспокойной степи. Так что стоили эти городки того, чтобы скрестить за них копья.