Тайна вечной жизни - [69]
Подавление слабых членов своей группы – это несомненный вариант архетипического сознания, необходимый для повышения качества популяции. Встречается у всех млекопитающих.
Сбивание в стаю с вожаком во главе при ухудшении условий жизни и рассеивание стаи при улучшении – архетип, общий для животных и людей. Архетипическое осознание понятия «мы». «Я» идет за матерью, «мы» идет за вождем. И то, и другое – объекты различных типов подражания.
Чувство ареала присутствует у животных, слабо присутствует у человека. У человека выражается чаще всего во взаимном раздражении при длительном совместном проживании. Зоны жизненного пространства, в отличие от животных, человек инстинктивно не определяет и не метит. Но человек склонен архетипически реагировать на вторжение в свое пространство. Сюда же можно отнести нежелание мужчины делиться женщиной с другим мужчиной.
Ходить на двух ногах у человека – это не архетип. Архетип должен быть у «маугли» – а «маугли» ходят на четвереньках. Даже прямохождение в архетипах не прописано; так что говорить о юнговских предпосылках религии на архетипическом уровне просто несерьезно.
Большинство архетипов общие для всех млекопитающих – но почти у каждого семейства есть еще и архетип индивидуальный, только у человека индивидуального архетипа нет. Архетипы нужно принимать во внимание при анализе поведений, их можно использовать в политической деятельности, они необходимы для создания целостной концепции человека, но на культуры нации они почти не влияют в результате общности для всего человечества. И еще момент – чем ниже биологическое качество индивидуума или сообщества, тем сильнее в нем проявляется архетипическое сознание.
У человека присутствует не архетип власти, а архетипические задатки в восприятии власти – что не совсем одно и то же. Люди не рождаются для правления и подчинения. Но люди рождаются с подсознательной способностью воспринимать иерархию. И спепень воспитания оказывает основное влияние на способность подчиняться и подчинять.
Еще раз нужно заметить, что существование архетипов как индивидуального класса психических механизмов вообще сомнительно – их можно отнести к особому виду инстинктов. А то, что Юнг принимал за архетипы – это ассоциации, связанные с повадками. Просто такого понятия, как повадки, у Юнга не было.
* * *
Когда человек рождается, никакой культуры у него нет. Но у него есть инстинкт подражания. Подражая, он выполняет те или иные действия. Человек слышит вокруг звуки речи, и пытается изобразить что–то подобное. Инкубаторный цыпленок не умеет клевать зерна. Но достаточно постучать чем–либо по этим зернам – цыпленок начинает клевать. А если этого не сделать, он умрет с голоду.
Повадка – это способность совершать какие–либо действия на базе инстинка подражания. Повадки — не унаследованные, а появившиеся в результате обучения черты характера, воспринимающиеся как должные и естественные. Основаны они на единственном инстинкте — инстинкте подражания. Изначально они сформировались как правила жизни в определенном ландшафте.
Национальные повадки построены таким образом, чтобы человек показывал свои достоинства в тех областях, где они предопределены у него через одинаковые генетически коды нации, и не пытался проявлять себя в областях, где генетически он не предопределен к успеху. Человек имеет определенные генетические склонности, можно сказать – ландшафтные преимущества за счет отсева не соответствующих этому ландшафту предков. Человек, чтобы жить хорошо, должен реализовать те свойства, которые у него есть, и не пытаться реализовывать свойства, к которым он генетически не предрасположен. У народов, живущих на берегу, есть хорошие способности плавать (у кого не было – утонули), у народов, живущих в саванне, хорошие способности к бегу. Есть генная предрасположенность, и задача повадок – максимально ее реализовать.
Дальневосточные медведи ловят рыбу, встав на перекате и ловя ее пастью. Медведи, живущие у спокойных рек, не имеющих перекатов, ловят рыбу лапой. Это и есть повадки, появившиеся в результате подражания родителям. Медведи в повадках подражают не думая. Но так же точно подражают люди.
Способ ловли рыбы, способ строительства берлоги, степень агрессии к своим и чужим — это и есть популяционный (с натяжкой — национальный) характер медведя. И если дальневосточный медведь решит, что для него морально неприемлемо ловить рыбу пастью, он сдохнет с голоду.
Следующий уровень повадок отвечает за поступки – что хорошо и что плохо. Критерий «хорошо» — «плохо» у животных реализуется как система дискомфортов – но это внутренний критерий мира только для животных. Собаку можно приучить, что «делать дела» на ковер – это плохо (последующий неотвратимый дискомфорт), а можно и не приучать, тогда для нее это будет хорошо (комфортно). У людей при решении подобных задач наступает максимальное разделение – у разных наций «хорошо» и «плохо» свои, построенные на повадках более низкого, подражательного уровня.
Нормы поведения существуют и у животных, и у человека. Но почему–то нормы поведения человека не называются повадками – скорее, чисто из человеческого шовинизма. Нормы поведения связывают в одно инстинкты и методы их реализации. Например, у животных есть определенный порядок знакомства; различные порядки знакомства есть и у разных наций. Мини–культура знакомства представляет собой элемент национальной культуры.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Понятие "Заговора" существует в России больше 100 лет. Оно стало чуть ли не неотъемлемым элементом русского массового сознания. Но интересный момент - с самого появления ни Россия, ни русский народ не получили от нее никакой пользы. Только разговоры. К концу ХХ века "теория заговора" стала одним из элементов системы управления русским народом реальными силами. И сам "жидо-масонский заговор", не прогрессирующий со времен С.Нилуса, больше стал представляться как навязанная русским идеология с целью раскола патриотического лагеря на "сторонников" "заговора" и "противников".
I. Современный мир можно видеть как мир специалистов. Всё важное в мире делается специалистами; а все неспециалисты заняты на подсобных работах — у этих же самых специалистов. Можно видеть и иначе — как мир владельцев этого мира; это более традиционная точка зрения. Но для понимания мира в аспектах его прогресса владельцев можно оставить за скобками. Как будет показано далее, самые глобальные, самые глубинные потоки мировых тенденций владельцы не направляют. Владельцы их только оседлывают и на них едут. II. Это социально-философское эссе о главном вызове, стоящем перед западной цивилизацией — о потере ее людьми изначальных человеческих качеств и изначальной человеческой целостности, то есть всего того, что позволило эту цивилизацию построить.
В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.
Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].
Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.
Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.
Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.