Тайна «Утеса» - [20]

— Прибыли занавески от «Либерти», — говорила она. — Прелестные! В детской я устрою гардеробную для дам; поставлю там туалетный стол, накрою его скатертью с оборкой. Ты ведь пожертвуешь туда свое длинное зеркало, правда? А мой красивый трельяж мне придется отдать Джудит, она ведь красится вовсю. И, надо сказать, мастерски. Выглядит на тридцать, правда, Родди? А ведь она старше Макса не меньше чем на шесть лет.

— Это не имеет никакого значения, — ответил я. — Макс кажется старше своих лет, да и слишком долго он водил компанию с легкомысленными юнцами и девицами. Хватит с него. А Джудит… Я, как только увидел ее, сразу подумал: «Какая красавица!» Хотелось бы мне знать, как она поладит с Уэнди.

Было интересно представить себе, что это будет, когда соберутся наши гости, ведь они такие разные! Понравятся ли они друг другу? Максу Стелла должна понравиться. Вот будет досадно, если она не приедет!

После обеда Чарли поднялся в мастерскую в прекрасном настроении. Мы с Памелой смиренно заняли отведенные нам места подмастерьев, и работа закипела, но, по мере того как время шло, я все больше и больше злился на себя, что отверг предложение Памелы устроить чай на пляже. Меня раздражала каждая минута, проведенная в этой комнате, голова моя уже начинала трещать. Поэтому, когда ровно в четыре в мастерской появилась Лиззи, мы с Памелой в один голос ликующе воскликнули: «Чай!»

— Тсс! — шикнула на нас Лиззи, делая какие-то знаки.

Она запыхалась и сообщила взволнованно:

— Приехала мисс Мередит.

— Девонширские сливки! — распорядилась Памела, стаскивая с себя комбинезон.

Когда через десять минут я присоединился к ним внизу, то увидел, что Памела сидит на диване у окна. Стелла — в обитом пестрой тканью кресле с высокой спинкой, рядом на столике на колесах — чайник, а стол между ними ломится от всякой снеди.

Проговорив «Здравствуйте!», Стелла протянула мне руку, в голосе ее я не услышал никакого интереса, но лицо осветилось веселой улыбкой. На голове у Стеллы красовалось нечто мягкое из коричневого шелка — не то жокейская шапочка, не то капор, с лихо заломленным полем. Стелла, наверно, и сама не подозревала, какой шик придавал ее шляпе этот изгиб. На ней было шелковое платье, напоминавшее школьное, но она приколола к нему розу, точь-в-точь того же цвета, что ее порозовевшие от удовольствия щеки. Она деликатно намазывала на пышку сливки.

— Кто так мажет? Берите пример с меня! — сказала Памела, горой накладывая сливки на свою булочку. — Только из-за девонширских сливок мы и перебрались сюда, — продолжала она с самым серьезным видом. — Но вы, может быть, их не любите? Туземцев никогда не поймешь.

Стелла рассмеялась и взяла полную ложку сливок.

— Нет, я люблю эти сливки. Дедушка всегда присылал мне их ко дню рождения, когда я училась в Брюсселе.

— Вам нравилась ваша брюссельская школа? — спросил я.

— Школа очень хорошая, но разве кому-нибудь когда-нибудь нравится в школе? — ответила она.

Чувствовалось, что она подыскивает подобающую тему для разговора, вероятно намеченную заранее. Но вот лицо ее прояснилось.

— Вы уверены, что вам понравится жить в глуши? — спросила она.

— Уверены! — ласково сказала Памела. — И надеемся, вы не очень жалеете, что перестали быть владелицей этого чудесного дома?

Если. Памела считает, что нужно сломать лед, она обычно просто прыгает на него с разбега. На сей раз этот прием сработал. Стелла горела желанием поговорить об «Утесе».

— Наверно, купи его кто-то другой, мне было бы досадно, но сейчас я рада.

Ее застенчивую улыбку можно было принять за комплимент нам.

— Только мне здесь как-то непривычно, — продолжала она задумчиво. — Я ведь никогда не относилась к этому дому, как к жилому, я хочу сказать, я не думала, что здесь можно просто есть, спать; я считала, здесь только память о прошлом и каменные стены.

— Неужели вы действительно сейчас здесь впервые после того, как уехали? — спросил я.

Стелла кивнула.

— Дедушка… — Она помедлила. — Видите ли, это вполне естественно, он понять не мог, как это мне может хотеться побывать здесь.

— Да, конечно.

Стелла доела пышку и, не дожидаясь, когда ленч кончится, не спросив разрешения, встала из-за стола и принялась осматривать комнату. Подошла к окну, поглядела, какой вид открывается из него, вошла в оранжерею. Потом вдруг вернулась в гостиную и села за стол.

— Простите меня, пожалуйста, — извинилась она.

— Ничего. Но не хотите ли еще чаю? Скажите, — продолжала Памела, наливая Стелле вторую чашку, — вам здесь что-нибудь вспоминается?

— Да нет, — ответила Стелла, сложив руки на коленях. — Я всегда помню только одно, потому что много раз видела это во сне. Знаете, мне ведь и трех лет не было, когда я… когда я стала жить с дедушкой.

— Мне было бы интересно узнать, что именно вы помните, если это вас не расстроит, — сказал я.

— Да, кое от чего расстроиться можно; мне помнится, будто я одна в комнате, в темноте. Снаружи Ко мне тянется что-то черное, наверно вот это дерево. Мне страшно впотьмах, и я плачу. Плачу долго, и вдруг кто-то входит, склоняется надо мной и шепчет какие-то ласковые слова — не знаю, что именно, Потом зажигает свет. Все снова хорошо, я счастлива, Но тут входит кто-то еще и тушит свет.