Тайна таёжного лагеря - [28]

— И ты? А ты не предполагал, что я давно знала об этом?

— Как?!

— А вот так. Эх, Сережка, Сережка! Это я должна была давно открыть тебе ужасную тайну.

— Что за тайну? О чем ты говоришь?

— Ну, это в двух словах не скажешь.

— А все-таки?

— Так вот, слушай. Я уже говорила, как лет пятнадцать назад я, наивная деревенская девчонка, приехала к тетке в город и поступила в художественное училище. Но все обстояло далеко не так просто. Оказалось, что тетке я по меньшей мере в тягость, а в поступлении в училище мне сначала решительно отказали: нашли, что и документы у меня не в порядке, и образование совершенно недостаточное, и рисунки мои далеки от должного художественного мастерства. Можешь представить себе мое тогдашнее состояние. Я просто обезумела от отчаяния. Оставалось только бросить все и опять возвращаться в деревню. Но и на это нужны были деньги. А у меня к тому времени не оставалось уже ни копейки. В таком вот состоянии я и зашла однажды на главпочтамт, где получала присылаемые мне «до востребования» письма матери. Письмо на мое имя как раз там было. Дама, сидящая за стойкой, глянула на обратный адрес моего письма и удивленно воскликнула:

— Это из деревни Заречной, что на реке Быстринка в Красноярском крае?

— Да, там живет моя мать, — ответила я.

— И вы там родились, там ваша родина? — продолжала дама.

— Ну да. Я недавно оттуда приехала.

— А что вас привело сюда, в этот город?

— Думала поступить в художественное училище. Стать художником.

— И что же? — в голосе дамы послышалось искреннее участие, и я не выдержала, разревелась, как малолетнее дитя, и рассказала о всех своих бедах. Рассказала просто так, не рассчитывая даже на какие-то слова утешения. И каково же было мое удивление, когда эта совсем незнакомая мне женщина положила ладонь на мою руку и ласково произнесла:

— Ну вот что, красавица, утри свои слезы и слушай, что я тебе скажу. Дело твое поправимо. Возьми вот лист бумаги и напиши свои анкетные данные: имя, отчество, фамилию, кто ты, откуда и все прочее. А через два дня иди снова в училище, к секретарю приемной комиссии и скажи лишь, что ты от Софьи Львовны Мессис. Поняла?

— Да, спасибо вам большое.

— Ну, что там спасибо. Просто понравилась ты мне, и захотелось помочь хорошему человеку.

С почтамта я возвращалась, как на крыльях. И оба последующие дня торопила время, как могла. А на третье утро, едва дождавшись девяти часов, снова пошла в училище. И что же ты думаешь? В приемной комиссии, где неделю назад со мной не хотели даже разговаривать, на этот раз встретили меня чуть ли не с распростертыми объятиями:

— Так вы от Софьи Львовны? Ольга Павловна Ланина? Рады вас видеть. И рады сообщить, что вы зачислены на первый курс училища и вам уже сейчас предоставляется место в общежитии. Так что первого сентября приходите на занятия. А в общежитие можете поселиться хоть сегодня. Сейчас я выпишу ордерок и идите прямо к коменданту общежития. Это здесь, рядом. Видите — через дорогу большой серый дом? Вот там вы и будете жить.

Все это было, как в доброй сказке. Я не знала, как и благодарить свою неожиданную благодетельницу. А она продолжала оказывать мне всевозможные знаки внимания и дальше: в мой день рождения подарила мне изящную кофточку, потом устроила мне бесплатный абонемент в Большой концертный зал, на встречу Нового года пригласила в свою компанию, где собрались известнейшие люди города. Здесь она и познакомила меня с Петром Ильичем. И не просто познакомила, а усадила нас рядышком за столом, наговорила ему обо мне массу всего самого хорошего, пообещала заказать мне его портрет. Да я и без того, кажется, ему понравилась. Весь вечер он не отходил от меня, а через два дня пригласил пойти с ним в оперный театр. И мы стали встречаться. Сначала изредка, потом все чаще и чаще. Он познакомил меня кое с кем из своих коллег по институту, много рассказывал о своей работе. А где-то в конце зимы предложил мне переехать жить в его квартиру. Нельзя сказать, чтобы он мне очень нравился, к тому же я была много моложе его. Но все его многочисленные звания, высокая должность, всеобщее уважение в обществе просто околдовали меня, и я, не раздумывая, согласилась.

Впрочем, он оказался замечательным: одел меня, как куколку, готов был выполнить любое мое желание, удовлетворить любой мой каприз. Словом, все сложилось так, как не рисовалось и в самых радужных моих мечтах. Единственное, что немного портило мне настроение, это беспардонная назойливость Мессис. Она взяла за правило чуть не каждую неделю заходить ко мне «на чашку чая» и держалась так бесцеремонно, будто заявлялась к себе домой. Она ходила, как ей вздумается, по всем нашим комнатам, заглядывала даже в кабинет Петра, листала его рукописи, перебирала лежащие на столе бумаги, а сидя за чаем, без конца расспрашивала меня о нашей Заречной, нашей Быстринке, заставляла вспоминать все, что я могла слышать о расположенном неподалеку от нас лагере заключенных, говорила, как она была бы счастлива побывать в наших краях. Нельзя сказать, чтобы все это не вызывало у меня чувство протеста. Но разве я могла в чем-то перечить своей благодетельнице! К тому же она постоянно повторяла, что давно знакома с Петром и его коллегами, в курсе всех их работ и чуть ли не подбрасывает им время от времени свои оригинальные идеи. Мне бы, конечно, надо было поделиться всем этим с Петром, но тогда пришлось бы рассказать ему и о том, как я поступила в училище, а мне почему-то не хотелось этого.