Тайна Святой Эльжбеты - [8]

Начальник, ожидая ответа, смотрел на Тараканова. Тот пожал плечами.

— Вот это, милостивый государь, вы и должны выяснить. Мы, конечно, наблюдение за Якушкиным и Ильиным продолжим, но механизм краж можно узнать только на станции, изнутри, так сказать.

— Значит, мне надобно продолжать мыть вагоны?

— Да. И сколько времени вы будете этим заниматься, зависит только от вас. Как только узнаете, как вагоны воруют, я вас от этой обременительной обязанности освобожу.

Начальник вынул из внутреннего кармана пиджака серебряный портпапирос и предложил Тараканову закурить. Тот с удовольствием затянулся дорогим табаком.

— Старайтесь, Осип Григорьевич, старайтесь. Вас не только служба ждет. Интересовалась вами намедни одна наша сотрудница, спрашивала, скоро ли вы возвратитесь. Я ее обнадежил, сказал, что через недельку-другую.

Тараканов поперхнулся дымом.

Несмотря на роскошный букет живых цветов, преподнесенный маменьке Настеньки, та приняла надзирателя прохладно. На столе были только блины, правда, с несколькими сортами варенья, да самовар. Генриетта Витольдовна его бесцеремонно лорнировала, Тараканов к угощению не притрагивался — конфузился.

— Позвольте поинтересоваться, милостивый государь, в каком чине изволите состоять?

— Губернский секретарь.

— Да, чин невелик. Впрочем, вы молоды, еще выслужите. Когда у вас очередное производство?

— Собственно говоря, моя настоящая должность производства в высший чин не допускает, но начальник обещал…

— Ах, начальник обещал, ну да, тогда конечно… Хотя чин — это не главное. Мой покойный муженек до надворного советника дослужился, а что толку? Только и смог выслужить четыреста тридцать рублей годовой пенсии. Главное не чин, главное — должность. Настя мне говорила, что вы надзиратель?

— Пока да-с. Но начальник…

— Это я слышала. А сколько изволите жалованья получать?

— Маман! — Настя укоризненно поглядела на мать.

— А что маман? Маман о дочери прежде всего заботится. Маман не одним сегодняшним днем живет. Маман в будущее смотрит. И хочет, чтобы дитя ее единственное не нуждалось. Вот помру я, и отцовской пенсии не будет, что тогда? Так сколько жалованья?

— Шестьдесят рублей в месяц. Плюс разъездные, плюс наградные.

— Да, не разгуляешься…

— Так я кроме жалованья и иной доход имею.

— Это какой же? С обывателей?

— Маман!

— Нет-с, зачем же. Обывателей я не обижаю. У нас начальство за этим строго следит, да и сам я не таков. У меня мясная торговля в Туле.

— Интересно! А разве вам не запрещается?

— Запрещается, поэтому торговля на матушку оформлена. Я так считаю — уж лучше торговать честно, чем лихоимствовать. А царево жалованье действительно невелико. Вот и приходится правила нарушать. А с торговлишки сотня-другая в месяц к рукам прилипает.

Дела в Туле и правда шли неплохо. Тетка дело знала, капитал любимого племянника приумножала и регулярно отправляла ему долю в прибыли. Да и духовную на него уже составила.

— Что же вы молчали, молодой человек? И Насте не говорили! То-то я смотрю: должность невелика, а одет так, как только состоятельный человек себе может позволить. Да и с большим вкусом. Я уж грешным делом подумала — напрокат вещи взяли, — будущая (как надеялся Тараканов) теща засмеялась. — Вы кладите себе варенье, кладите, не стесняйтесь. Настя, что же ты про мадеру забыла, что ли? А ну, неси! Или молодой человек чего покрепче предпочитает? Можно кухарку послать.

— Благодарю, довольно и мадеры.

Оставшаяся часть вечера прошла намного веселее. Кухарке все-таки пришлось сбегать еще за одной бутылкой. Генриетта Витольдовна продолжала расспрашивать Осипа Григорьевича, но вопросы задавала уже не в лоб. Узнав, что мать у Тараканова — домовладелица, потенциальная теща, успевшая к этому времени изрядно опьянеть, даже всплакнула.

— Вы меня должны понять правильно. Я же доченьке своей только добра желаю. Сейчас молодежь какова — выскочат за первого встречного, а потом всю жизнь мучаются.

— Маман! Ну зачем вы? Мы с Осипом Григорьевичем только друзья.

— Да я разве против? Дружите на здоровье. Я чувствую, что Осип Григорьевич прекрасный человек!

Когда он уходил, теща, жестом остановив Настю, вышла вместе с ним в прихожую. Дождавшись, пока кухарка поможет надеть Тараканову пальто и удалится, она взяла надзирателя за пуговицу и заплетающимся языком сказала:

— Вы знаете, хоть это сейчас и не в моде, но тем не менее я имею классовые предубеждения. Я всегда считала, что крестьянин дворянке — тем более титулованной — не пара. Но познакомившись с вами, я поняла, что ошибалась. Глубоко ошибалась. Вы к нам заходите, молодой человек, заходите как можно чаще. Мы вам всегда рады!

На улице Тараканов над словами Генриетты Витольдовны задумался. Он подошел к запиравшему на ночь ворота дворнику, сунул ему в руку двугривенный и спросил:

— Скажи-ка, братец, а кто в седьмом нумере живет?

— Во как! Сами ходют, а сами не знают? — несмотря на двугривенный, дворник был неприветлив. — Дык баронесса с дочкой. Баронесса фон Клопп.

Только теперь Тараканов сообразил, что не удосужился узнать Настенькиной фамилии.

* * *

Сегодняшняя смена начиналась в десять часов вечера и должна была закончиться в 10 утра. Ночью поездов было меньше, чистильщики умудрялись даже поспать. Ни ветра, ни снега не было, но несмотря на начавшийся март, стоял двадцатиградусный мороз. Очистив очередной поезд, Тараканов пошел искать Булгакова.