Тайна субургана. И если я умру завтра... Среда обитания - [36]

— Нет. И знать не желаю. В моей стране другие обычаи.

— У нас еще есть время. Давайте заглянем в один уютный китайский ресторанчик. Здесь рядом, через дорогу, — японец указал рукой.

Они вошли в просторную чистую залу, убранную в китайском стиле, и сели за столик у окна.

— А что там, за занавесями? — поинтересовался лама.

— Там отдельные кабинеты, где курят гашиш и обедают с красивыми женщинами. У вас в Халхасии, я понимаю, наверное, и время провести негде, не так ли?

— Да будет вам известно, молодой человек, что у нас в Халха-Монголии почитают старость и благоговеют перед духовными лицами, которые свято блюдут обет, обращая все свои помыслы на благодеяния и защиту ближнего.

В зеркало Дамдин-Очир увидел, как за его спиной зашевелилась портьера, высунулась и тотчас же убралась обратно голова китайца, а через несколько минут из-за нее вышел другой китаец, в очках, и направился к их столику. Отвесив низкий поклон, в высокопарных и замысловатых выражениях он спросил о самочувствии каноника из Монголии и пожелал ему здоровья на долгие лета. Изумленный Дамдин-Очир не успел и рта раскрыть, чтобы воздать благодарение бурхану за благопожелания, которые он не ожидал здесь услышать, как китаец удивил его еще больше.

— Высокородный господин, мне кажется, что я видел вас раньше, но не могу припомнить точно, где именно. Не случалось ли вам бывать когда-либо в монастыре Святого Лузана?

— В монастыре Святого Лузана?! Да я же родился в этих краях!

Китаец сел за столик напротив Дамдин-Очира.

— Как обстоит дело с возведением субургана? — доверительным тоном спросил он, перегнувшись через стол. — Когда конец?

Удивлению монгольского каноника этой осведомленностью незнакомого китайца не было предела.

— Дело в полном разгаре. Я полагаю, осенью при большом скоплении народа мы устроим церемонию обряда освящения места, где будет возведен милостью бурхана всесильный субурган… А вы кто такой будете? Я вас что-то не припомню!

— Несколько лет назад я работал в тех краях и перед отъездом на всякий случай оставил свой портрет у хамбы Содова. Возможно, я еще вернусь туда… Узнает ли меня хамба-лама? Или уже забыл? Столько лет прошло!

— Не думаю, чтобы хамба Содов мог забыть… У него цепкая память. А ваше фото, возможно даже, хранится у меня. Хамба давал мне чей-то портрет, но это было давно.

Китаец вышел из-за стола и с поклоном обратился к Дамдин-Очиру.

— Высокородный и милосердный покровитель послушников бурхана, соизвольте посетить мой бедный приют и откушать со мной за одним столом. От чистого сердца прошу вас, соизвольте…

Дамдин-Очир взглянул на сидевшего рядом японца.

— Решайте сами, ваше величество, у нас еще достаточно времени.

Китаец привел гостей в свой дом и усадил за роскошно накрытый стол. После обильной трапезы он продолжил начатый разговор:

— А где теперь Буянт — мой лучший друг? Вы его еще не отправили к богу в рай?

— Ваш Буянт процветает в Монголии всем на зависть и печется о спасении нашей веры, разбогател, растолстел на нашей жирной баранине. Но не это главное. Он один из самых деятельных наших сподвижников и правая рука хамбы Содова.

— Коли все так, как вы изволите говорить, тогда хорошо…

— Благодарствую за угощение. — Каноник поднялся из-за стола, а следом за ним и японец. — Нам нужно спешить, нас ждет важный господин.

— Прошу вас, достойнейший Дамдин-Очир, пожелайте что-нибудь для себя в подарок, возьмите любую вещь, понравившуюся вам. У меня есть то, чего нет у других…

Монгольский лама поблагодарил хозяина, но ничего не взял.

В резиденции господина Инокузи им сказали, что резидент не может сегодня принять халхасского хана и что его ждет другой господин. В сопровождении японца Дамдин-Очир поднялся на второй этаж и прошел в конец длинного коридора мимо десятка дверей к кабинету, который ему указали. Возле кабинета Дамдин-Очир остановился в нерешительности: за массивной дверью раздался душераздирающий крик, от которого у ламы остановилась в жилах кровь. Через некоторое время крик прекратился, открылась дверь и двое дюжих японцев с засученными рукавами вынесли изуродованное тело с кровавым месивом вместо лица. Пискнул звонок, из соседней с кабинетом двери проворно выбежал старик с чайником и тряпкой в руках смывать пятна крови. Усилием воли Дамдин-Очир заставил себя войти в кабинет. За столом сидел важный господин, видимо следователь, с застывшей, холодной улыбкой на благообразном лице. Поняв, что монгольский лама оказался невольным свидетелем нечеловеческой пытки, следователь спокойным голосом, будто не произошло ничего особенного, сказал:

— Тех, кто пошел против императора, нельзя жалеть. Их нужно крепкой рукой хватать за горло и душить… во имя бурхана.

У халхасского хана подкашивались ноги. «Мне оказали великие почести, вознесли на ханский престол, во всем стараются угодить и вдруг… показывают пытку. К чему бы это?» — терялся в догадках Дамдин-Очир.

— Простите, я зайду в другой раз, — и лама вышел из кабинета.

Спускаясь по лестнице вниз, он нос к носу столкнулся с господином Инокузи, только что приехавшим откуда-то на машине.

— Высокородный великий хан, падаю ниц перед вашим ликом и прошу простить меня за сегодняшнюю занятость. Зайдите ко мне на минуту.