Тайна - [9]

В конечном итоге музыка объяснила все.

Двери домов, выходящих на Калле Бурле, были открыты, и их обитатели наблюдали за происходящим стоя на крыльце или на дорожках, пересекающих их лужайки. Толстая старуха в синем халате показывала пальцем в сторону газона сбоку от своего дома.

— От этих уличных мальчишек всегда одни беды. Я напугала его, заставила убежать. А другие мальчишки? Кто знает что-нибудь о них?

Том посмотрел в ту сторону, куда она указывала, — на Сорок четвертую улицу. На Сорок четвертой улице двери домов были закрыты, и только на крыльце одного из них — желто-коричневого — сидел пьяный толстяк, который курил трубку и думал, что ему делать дальше.

Скорая помощь Эсмонда Уолкера свернула с Калле Бавариа возле Парка Гете и теперь ехала мимо застрявших машин по периметру пробки, возникшей в результате аварии. Мистер Уолкер проехал мимо фургона, набитого консервами, слегка задел машину, доставляющую продукты из «Остенд-маркет», и переключил сирену в другой режим — теперь вместо протяжного воя она издавала отдельные визгливые звуки: «бип-бип-бип». Затем он объехал двух велосипедистов, которые смотрели на его машину так, словно он был виноват, что не может двигаться быстрее, выбросил докуренную сигарету и продолжал медленно двигаться мимо машин и фургонов, берущих в сторону, чтобы дать ему дорогу.

Со своего места над всем этим хаосом Том слышал, как изменился сигнал сирены, и звук этот словно задел его, потому что звучащая вокруг музыка стала громче, заполнила собой все окружающее его пространство. Трубы звали его, а картинка внизу постепенно гасла, пока не исчезла вообще.

«Так вот как это бывает», — подумал Том, устремляясь вниз по темному тоннелю к маячившему впереди яркому свету. Он не шевелил ни руками, ни ногами, и в то же время не мог сказать, что его несет какая-то сила. Том просто летел, стоя в полный рост, словно под ногами у него была невидимая дорога. Музыка окружала его, подобно тихому жужжанию или едва различимому щебетанью птиц, а воздух нес его и музыку вперед, к мерцающему в отдалении свету.

Тоннель незаметно расширился, и теперь Том двигался вперед среди скопища теней, излучавших участие и обещавших защиту — он знал, что уже видел когда-то всех этих людей, там, в прошлой жизни, и хотя не мог узнать их сейчас, был рад повстречаться с ними вновь.

Все тело его было полно света, и Томом владело сейчас то же чувство, которое он испытал впервые, выпрыгнув из молочного фургона, — сладкое чувство абсолютной правильности всего происходящего. Все тревоги были отброшены прочь, и он никогда больше не встретится с ними вновь. Наслаждаясь этим чувством, он двигался в толпе теней к яркому свету и думал о том, что внутри его всегда жили в той или иной форме те же ощущения, просто он не замечал их раньше. Они были самой сокровенной частью его жизни, самой значительной, и в то же время незамеченной и непонятой. Он доверял этим чувствам, но никогда не полагался на них. Чувства эти порождались неясным светом, исходившим из самого центра его существования, и только теперь он узнал наконец, что этот свет действительно существует, потому что сейчас он двигался к этому свету вместе с людьми, которые любили его и желали ему мира и покоя в его новом состоянии, к которому он стремился все сильнее и сильнее. С каждым дюймом на пути к свету понимание становилось все более полным, и теперь он стремился туда, как голодный человек к накрытому столу.

Но тут длинная нить, простиравшаяся из прошлой жизни, снова захватила его, подобно крючку, и Том перестал двигаться. Его обвила еще одна нить. Люди, желающие ему добра, постепенно удалялись. Том почувствовал, что не попадет к накрытому столу чистоты чувств и понимания, который ждал его вдали. Теперь его тащили назад по тоннелю, как упирающуюся собаку, и свет постепенно мерк вдали.

Потом, когда Тома быстро протащило мимо места, с которого он наблюдал за происходящим на земле, он увидел человека в белом халате, убирающего лесенку в машину скорой помощи. Дорожную пробку почти ликвидировали, повозки и велосипеды снова двинулись мимо машины скорой помощи на запад, в направлении Бухты Вязов, но на тротуаре у места аварии по-прежнему толпились люди.

Руки, глаза, крепкие нити так властно тащили Тома назад, в его покалеченное тело, что он едва мог дышать, не то что сопротивляться. Он почувствовал себя так, словно ударился головой о бетонную плиту. Все, что произошло с Томом с того момента, когда он выпрыгнул из молочного фургона, начисто стерлось из его памяти. Несколько секунд ему еще казалось, что он слышит тихую музыку. В глаза ему бил свет мигалки, вращающейся на крыше скорой помощи.

Тома захлестнула новая волна боли, и он потерял сознание.

7

Том проснулся в комнате с белыми стенами и посмотрел сквозь спутанные провода и резиновые трубки на лица склонившихся над ним людей. Родители Тома смотрели на него так, словно впервые видели. В воздухе стоял странный едкий запах, и каждая часть его тела была полна нестерпимой боли. Том снова потерял сознание.

* * *

Когда он очнулся в следующий раз, боль, притаившаяся в самом центре его тела, снова набросилась на него. Все тело его казалось изломанным, правая нога просто вопила от боли, правая рука и плечо тихо ныли. Он снова смотрел на незнакомый потолок сквозь переплетение трубок и проводов и думал о том, что он, кажется, шел куда-то — куда? — когда новая волна боли захлестнула его. Том услышал, как кто-то стонет. Ведь он почти нашел то самое место, и вся эта боль просто не могла принадлежать ему. Затем Том с ужасом подумал о том, как сильно должно быть покалечено его тело, если он чувствует такую боль, и только тут смутно вспомнил, что с ним произошло что-то ужасное. Он увидел свое тело, распростертое посреди мостовой, и, словно из какой-то неведомой пещеры, на него обрушилась темнота. Том попытался поднять голову. Темнота висела над ним несколько секунд, но, открыв глаза, он увидел все тот же потолок, те же трубки и провода. Тогда Том решился опустить глаза и посмотреть на собственное тело.