— Похорони меня по еврейскому обряду, и я тебе за это отслужу.
Я вздрагивал. Иллюзия исчезала. С холодного полотна смотрело на меня мастерски написанное, дивно красивое лицо, но выражение мольбы и упрека по-прежнему лилось в мою душу из больших синих глаз.
И я опять смотрел в эти глаза, и опять они оживали и оживали, губы шевелились и я слышал, то есть чувствовал эти слова.
И у меня на душе все росло непреодолимое желание во что бы то ни стало и как можно скорее исполнить ее просьбу.
— Но как? — думал я вслух. — Я все сделаю для тебя, что только в моих силах, но где я найду твои останки? Помоги мне; укажи их мне, но не мучь меня, потому что все это выше моих сил.
Мои мысли остановились на площадке. Ведь там я видел ее в первый раз. Там и я и Ольга перенесли столько мучений. Нужно искать там или начинать поиски с этого места.
Погруженный в свои тяжелые думы, я как-то машинально прошел сквозь анфиладу пустых комнат и вышел на виноградную террасу. Обогнув угол дома, я медленно прошел вдоль всей аллеи и очутился на площадке.
Было около трех часов дня. Солнце стояло высоко и заливало своим горячим светом и сад, и протоку, и луга, но на западе залегла тяжелая грозовая туча.
Верхние облака, захватив почти третью часть неба, поднимались громадными, ярко освещенными клубами, а под ними широкой полосой лежала темно-фиолетовая туча, по которой изредка извивались молнии. Грома слышно еще не было.
Я прошел через площадку и опустился на верхнюю скамейку. На этот раз я не испытывал своих обычных мучительных ощущений.
Кругом стояла необыкновенная тишина, такая тишина, которая всегда бывает при приближении бури, и это яркое сияние солнца, наряду с надвигающейся темной и страшной тучей, составляли такой контраст, который придавал всей окружающей меня природе какую-то жуткую окраску.
Зеркальная вода в протоке почернела. Широкие ивы, стоящие по бокам пристани, точно под каким-то гнетом опустили свои печальные ветви к самой воде. Птицы и насекомые притихли, и высокие липы и вязы, окружающие площадку, стояли с какой-то особенно напряженной неподвижностью.
Во всем чувствовалось приближение грозы, а между тем, несмотря на ее близость, солнце сияло так приветливо, вдоль дорожек, убегавших в дикий и фруктовый сад, так пышно разрослись и блестели разными красками полевые цветы, только все это носило на себе какой-то гнетущий, зловещий оттенок благодаря приближающейся туче.
Низко опустив голову, я сидел в глубоком раздумье. Я даже не помню, о чем я думал в те минуты, только вдруг я почему-то вздрогнул и поднял голову.
На противоположной стороне площадки, у самого можжевелового куста, точно свиваясь и развиваясь в ярких лучах солнца, стоял уже знакомый мне бледный призрак еврейки.
Если ночью, при лунном свете, этот призрак внушал мне такой страх, то теперь, когда я увидел его среди белого дня, в ярких лучах солнца, я испытал такой непреодолимый ужас, о возможности которого я даже не предполагал.
Я закричал каким-то жалким, детским криком и, охваченный не поддающейся никакому описанию паникой, сорвался со скамейки и как сумасшедший кинулся бежать.
Наклонившись вперед, точно пытаясь спрятать куда-то свою голову, я летел вдоль дорожки, ведущей к фруктовому саду. Я рвал ногами густо разросшуюся траву и цветы; ветви деревьев хлестали меня по лицу, а я все бежал и бежал, боясь остановиться, боясь взглянуть назад, боясь днем услышать так пугавший меня голос.
Наконец, я запнулся за какой-то пенек и со всего размаха упал лицом в траву.
Я чувствовал, что все погибло, что последняя капля упала и в без того переполненную чашу. Я чувствовал, что оставаться в Борках более немыслимо и что ни днем, ни ночью я не буду уже иметь покоя, так как все время буду ждать встречи с ужасным призраком.
Отдаленный удар грома глухо донесся до моего слуха. Передовые облака надвигающейся тучи набежали на солнце. Все потемнело. Пронесся порыв ветра и стих.
Я встал и поднял свою шляпу. Я едва держался на ногах и чувствовал себя разбитым, больным и бесконечно несчастным.
Не оглядываясь назад, я сделал большой круг по фруктовому саду, прошел на виноградную террасу и поднялся по лестнице наверх. Здесь я неожиданно столкнулся с Ольгой.
Я, должно быть, имел такой ужасный вид, что она вскрикнула и отступила назад.
— Дмитрий! Что с тобой? Что случилось? — спросила она, но я отмахнулся от нее рукой.
— Потом, потом я все тебе расскажу. Немедленно собирайся. Завтра утром мы уезжаем в город.
— Господи! Да что же это такое! — воскликнула Ольга.
Но я ее не слушал. Я прошел в свою комнату, запер дверь и бросился на кровать.
Крупные капли дождя застучали по стеклам.
Я лежал, закрыв лицо руками, и мне казалось, что я схожу с ума.
Разразилась сильнейшая гроза с проливным дождем и непрерывными молниями и раскатами грома. Под сильными напорами ветра наш старый дом, а в особенности его верхний этаж, где мы теперь помещались, чувствительно вздрагивал.
Как это ни странно, но разбушевавшаяся погода действовала на меня очень благоприятно. Мои нервы успокаивались все более и под конец, под шум ветра и стук дождя по оконным стеклам, я, утомленный происшествиями, крепко заснул.
