Тайна старой штольни - [3]

- Зачем же тогда сидишь тут?

- В понедельник майор приходил, а меня не было. Ребята сказали, что он письмо от отца привез…

- Майор, говоришь? Помню, был такой. Он даже сидел на этом самом месте…

- А вам он ничего не сказал?

- Говорил что-то про рудник, а что не помню. Когда я с базара шел, он уже сидел на машине, наверно, поехал на свой рудник.

Нариман чувствовал, что вот так, две недели, он ни за что не выдержит.

А что если самому съездить на рудник? Оставить записку и поехать. Он же не будет сидеть там целый месяц. Найдет майора, возьмет у него письмо - и назад. Это займет всего три дня, пусть его потом назначают дежурным по комнате хоть на целый месяц!

Вечером Нариман поделился своими планами с Серегой и Катей. План они одобрили.

Утром в тумбочке уже лежали три куска хлеба, три помидорины, спичечная коробка с солью и фляга, наполненная сладким чаем.

С флягой Нариман никогда не расставался. Флягу ему подарил отец. Когда они с мамой провожали его на фронт, он отстегнул ее от ремня и протянул сыну.

- Бери, только смотри, не теряй, вернусь с войны, проверю…

Побег был назначен на мертвый час. Когда все уснули, Нариман выбрался в открытое окно, добрался на четвереньках до забора, перелез и через час он был уже на повороте. Отсюда дорога круто уходила вверх. Две машины Нариман пропустил, чтобы посмотреть, откуда будет удобнее всего незаметно для шофера забраться в кузов.

Самым удобным местом оказалась дорога у валуна, который лежал на самой вершине подъема. Нариман залег за камень и стал ждать.

Прошла пустая полуторка, потом груженный досками ЗИС, прогрохотала телега, в которую был впряжен верблюд и наконец из-за поворота показался первый «студебеккер». Нариман высунул из-за укрытия голову, но тут же нырнул назад: в кузове сидели люди.

Следующая машина шла груженная большущими ящиками, поверх которых был наброшен брезент. Когда кузов поравнялся с камнем, Нариман выбрался из своего убежища, догнал машину и спокойно забрался под брезент. Под брезентом между ящиками были брошены связки комбинезонов, и Нариман блаженно растянулся на мягких упругих тюках.

Было жарко и душно. Изредка, когда машина подпрыгивала на ухабах, пространство между ящиками заполнялось едкой белой пылью, и тогда Нариман с головой зарывался в комбинезоны, чтобы сдержать кашель.

Нариман пополз ближе к слуховому стеклу - здесь было не так душно, главное видно все, что делается в кабине.

Устроившись поудобней, Нариман полез в карман за флягой - фляги не оказалось! Он обшарил все вокруг, заглянул в щели между ящиками, но фляги нигде не было.

- Ну, конечно, забыл! Забыл под валуном! Может, спрыгнуть и вернуться назад? Впрочем, никто ее там не заметит, буду возвращаться, подберу,- успокоил себя Нариман, достал кусок хлеба, помятые помидоры и принялся за обед. Он ел и не спускал глаз с шофера.

Шофер Нариману понравился. Правда, он был рыжий-рыжий, просто страшно рыжий. У них в группе тоже был один рыжий, все его называли «Блином». Правда, жадюга он был невозможный. Если ему тетка присылала посылку, он прятал ее в тумбочку и когда все забывали о ней,- доставал по одному румяные деревенские пироги и съедал их в кустах за углом.

Вот какой жадный, а рыжий, хотя Серега всегда говорил, что рыжие - самый добрый народ на земле. А этот наверно очень добрый, уж больно он рыжий, еще рыжее, чем Колька-Блин.

Машину рыжий вел осторожно. Перед каждой выбоинкой замедлял ход, а когда впереди лежала ровная гладкая дорога, он прибавлял скорость и низко опускал щиток, на обратной стороне которого была приклеена фотография, и Нариман видел только ноги, обутые в красивые белые туфельки.

«Наверно, его девушка,- подумал Нариман,- и, наверно, очень красивая, не станет же он улыбаться кому попало. Серега говорил, что рыжим всегда больше всех везет. Была же вон у нашего рыжего тетка, ни у кого в группе не было тетки, а у Кольки-Блина была».

Убаюканный песней мотора, Нариман задремал. Ему приснилось, что унесли желтый чемоданчик. Напрасно бежали они с майором: воры забрались в машину и исчезли. Адрес отца майор почему-то не помнил.

Нариман проснулся от резкого толчка. Машина стояла у самого края дороги. Мотор не работал, и слышно было, как рядом в арыке журчит вода. Рыжий выбрался из кабины, достал ведро, сделанное из большого куска камеры, и спустился к воде. Он долго возился возле арыка, фыркал, ухал, ахал и потом вырос вдруг перед радиатором, весь мокрый, довольный, словно в арыке текла не вода, а холодный душистый морс. Рыжий поднял капот, и Нариман ничего больше не видел, только вздрогнул, когда сверху на брезент громко плюхнулось ведро. .

Машина тронулась с места и, медленно набирая скорость, покатилась под гору. Нариман лежал на спине и смотрел вверх, где на брезенте растекалось большое сырое пятно. В самом центре пятна просочилась тяжелая капелька и, немного помедлив, плюхнулась прямо на нос! Нариман приподнялся и лизнул брезент языком, от этого пить захотелось еще больше и опять он вспомнил отцовскую фляжку. Вспомнил, как летом сорок второго года к ним во двор забежал пленный красноармеец. Он был страшно худой и обросший, гимнастерка висела на нем клочьями, а из обнаженного простреленного плеча текла кровь. Красноармеец бросился было к сараям, но увидел возле колонки пустую бочку, забрался под нее и замер. Через минуту во двор ворвались охранники. Они обшарили весь двор и бросились дальше.