Тайна старого дома - [2]

— Да помянет тебя Господь во Царствии Своем.

— Да, да. Предупреждал и давал советы, — не обращая внимания на реплики Кинга, горячо продолжал Грей. — А ты вместо того, чтоб, засучивши рукава, взяться спасать предприятие, продолжал гулять и догулялся до того, что все пошло прахом! А потом решил и совсем избавиться от хлопот и ликвидировать дело. За него никто не давал больше 20 000, я дал тебе 50. Ты, взяв их, был бесконечно счастлив. Купив себе свою «Королеву» — ты три года слонялся с нею по всем Южным морям от островка к островку, наслаждаясь, полеживая в тени пальм, любуясь, как танцуют шоколадные красавицы и мечтал под мелодичные звуки укулеле…

— Помяни Господи царя Давида и всю кротость его! — не выдержал Кинг.

— А я приложил свою энергию, опыт, знание, не жалея сил и рук и, как видишь, за три года сумел привести все в такое состояние, что продал твое разваленное дело за 1 000 000, заработав на этом деле чистых 950 000. И все это дала работа, Эдди! Работа и работа.

— Мне кажется, что результаты «такой», — подчеркнул Кинг, — такой работы — не особенно хорошо пахнут.

— Разве я сделал что-нибудь нечестное или некрасивое? Знаешь, Эдди, — впадая в философское настроение, продолжал Грей, — мне кажется, что все люди разделяются на две категории: творцов и расточителей. Это закон природы. Мы — творцы ценностей, творцы культуры и ее достижений, а вы только пользуетесь нашей работой, только расточаете те ценности, что мы приобретаем, и потому мы предназначены самой судьбой руководить всем прогрессом и вести за собой и управлять большею, но слабейшею, частью человечества. Равенства не может быть. Равенство — это сказка для недоразвитых людей, идиотов и лодырей, которые не умеют и не хотят работать и стремятся лишь пользоваться жизненными благами, создать которых они сами не умеют… Я думаю… — все больше вдохновляясь, увлекался Грей, не обращая внимания на то, что Кинг приподнялся и присматривается к чему-то далеко на горизонте, — я думаю, что если бы собрать вместе все материальные ценности, которые существуют на земле, и разделить их между всеми людьми по равной части, то, я уверен, что подобное равенство существовало бы недолго. За какой-нибудь год все стало бы на свое, Богом и судьбой назначенное место: то есть, люди-творцы снова собрали бы все в свои руки благодаря своей неутомимости, работоспособности, опыту, а расточители все свои части растратили, прогуляли, пропустили бы сквозь пальцы. Равенства быть не может; Эдди. Все подвластно законам. Нельзя сохранить равенство среди людей, как нельзя резиновый мяч заставить лежать на дне, а чугунную гирю плавать на поверхности. Пока ты держишь их, они покоряются тебе, а только выпусти, и все станет на свое место: гиря пойдет на дно, а мяч выплывет наверх.

— Может быть, оно и так — стремительно поднимаясь с качалки, сказал Кинг, — а только ты хорошо сделаешь, если возьмешь этот пробковый пояс и как следует подвяжешься им, поручив свою возвышенную, избранную душу созидателя ценностей — Богу, потому что, если я не ошибаюсь, то через несколько минут на нас налетит такой шквал, в котором не разберешь, где море, где небо, где творцы, а где расточители.

Грей огляделся и увидел, что половину небосклона закрыла тяжелая туча, быстро надвигающаяся на «Королеву Отаити», которую уже начало покачивать на сразу появившихся размашистых волнах. На какую-то секунду все как будто замерло и вдруг перемешалось в страшную кашу. Налетел вихрь и, срывая гребни со вставших горою волн, заливал водою палубу. А через пять минут «Королеву Отаити» уже закружило, кидая с борта на борт, как ореховую скорлупу.

Разыгрался один из тех неожиданных и страшных ураганов, что так часты в этих широтах.

* * *

Фред Грей пришел в сознание от чего-то неприятного… Как будто мокрым холодным языком кто-то лизал его ноги. Он открыл глаза и сел, стараясь вспомнить: где он и что, собственно, случилось?..

С голубого безоблачного неба солнце посылало свои горячие лучи и ничто не напоминало о страшном шторме, который, очевидно, окончился так же неожиданно и быстро, как и налетел. Грей увидел, что сидит на влажном прибрежном песке и время от времени ноги его заливают маленькие волны, гонимые легким ветерком, надувающие пузырями его мокрые парусиновые штаны. Волны набегали все дальше и дальше. Начинался прилив.

Грей, приподнимаясь, почувствовал, что все тело его болит, как после основательных колотушек и с удовольствием констатировал, что никаких более серьезных повреждений нет. Он заметил широкую полоску песка, спускающуюся к морю. На возвышенности была маленькая пальмовая рощица, переходящая дальше в густой лес, из которого доносилось пение птиц.

Выжимая воду из намокших штанов, он поплелся к сухому. На самой линии максимального прилива, которая выделялась мокрым песком от сухого, была вырыта неглубокая канавка глубиною в 10–12 сантиметров и торчал колышек с прицепленным обломком доски, на котором удивленный Грей прочитал написанное химическим карандашом:

Частное владение. Посторонним особам вход строго воспрещен.

Грей некоторое время смотрел на это, желая понять, что все это значит и, так и не поняв, махнул рукой, переступил канавку и с наслаждением разлегся на сухом, горячем песке.