Тайна старинного парка - [42]

— Отойдите от окна, пока он вас не заметил. Сейчас самое главное — выиграть время до приезда милиции. Сергей тоже подъедет.

Ребята замерли, прислушиваясь к шагам на лестнице. В подъезде была тишина. Но уже в следующую минуту они услышали тихие, крадущиеся шаги. Человек поднялся на площадку, подошел к двери и позвонил.

Звонок был сначала короткий, потом долгий, потом непрерывный. Поляков злился и уже совершал глупости. Он попробовал даже высадить дверь. Петли надрывно скрипнули, зашаталась коробка, но дверь устояла.

Потом хлопнул щиток. Раздался щелчок выключателя. Во всей квартире погас свет.

— А вдруг Сергей еще не вызвал милицию? — шепотом спросил Костя.

— Надеюсь, что вызвал, — ответил Леонид Матвеевич. — Иначе нам придется худо. Четверо подростков и старик против обозленного сильного мужчины — расклад неравный. В любом случае, надо его задержать. Львенок, набери-ка "02". На всякий случай. Спросим, выехала ли машина.

Телефон молчал.

— Он обрезал провода, — догадался Львенок.

От сильных, нервных, злых толчков в дверь у Кости начала болеть голова. Казалось, милиция не приедет никогда. Многоквартирный дом затаился и превратился в необитаемый остров. Не вышел никто из соседей. Ни один. В лучшем случае кто-то, может быть, набрал телефон милиции.

Наконец Ира, дежурившая у окна, подала знак: подъехала милицейская машина.

Потом в подъезде послышался шум, на лестнице шла драка. Поляков пытался прорваться вниз, через наряд милиции. Его свалили, защелкнули на запястьях наручники и вывели к машине. Следом приехали физики.

События в тот вечер развивались стремительно. Свинцовый контейнер забрали в лабораторию для анализа, ребят отвезли в гостиницу.

Там, в номере Полякова, уже хозяйничала другая группа милиции. Чемодан с оставшимися контейнерами был изъят. Как доказательство изъяли и стопку аудиокассет, на которых были записаны дневники Полякова.

Евгения Кирилловна была так напугана происшедшим, что в последующие дни следила за каждым шагом ребят. Они упрашивали отпустить их к Леониду Матвеевичу, чтобы узнать обо всем поподробнее, но Евгения Кирилловна была тверда:

— Я отвезу вас домой, сдам с рук на руки родителям, тогда можете ехать к Леониду Матвеевичу и куда хотите!

Леонид Матвеевич приехал сам, через пару дней. Он наконец-то ответил на все вопросы.

— Что же было в контейнере? — первым делом спросил Львенок.

— Как объяснил Сережа, там был торий двести тридцать два.

— Что это? — в один голос спросили ребята.

— Повторяю слова физиков: это изотоп группы А с особо высокой радиотоксичностью.

— Но зачем?

— А это длинная история. Для этого придется вернуться к дневникам Полякова, записанным на бобинах.

— Но там же просто бред! — воскликнул Львенок.

— Совсем даже не бред. Те дневники, которые нам удалось прослушать, обрывались примерно на том месте, когда Полякову не дали лаборатории. Позднее он так и не сумел доказать коллегам, что его научная тема достойна изучения. По сути, и не было никакой темы. Это была всего лишь вариация, и не самая удачная, уже существующей физической формулы. В конце концов, лет через пять, Поляков все-таки понял, что гениальный физик из него не получился. Он оставался рядовым сотрудником физической лаборатории. Ему даже не удалось защитить докторскую диссертацию. И тогда Поляков решил уйти из института. Но он по-прежнему мечтал о славе. Это уже начинало превращаться в навязчивую идею. Самомнение не давало ему покоя. Любым способом, любым путем, но он решил оставить свой след в истории человечества. Его не устраивало умереть обыкновенным сотрудником лаборатории. Он стал завидовать всем более удачливым и более талантливым коллегам. Прежде всего Сене Тумаркину. Это закончилось грандиозным скандалом и окончательным разрывом с другом. Но коллеги — полбеды. Все можно было бы списать на ревность к чужим успехам. Поляков возненавидел всех, сделавших что-то великое. Понимаете, всех! Во всех веках! Еще мальчиком он побывал в Петергофе. Петергоф поразил его своей красотой и, позже, конечно, заставил возненавидеть Петра, который создал этот парк. Однажды ему в голову пришла безумная идея — если человечество отказывается запоминать его, Романа Полякова, как созидателя, то он заставить запомнить себя как разрушителя. Он в силах разрушить то, что создал Петр Первый! Но только на первый взгляд эта идея казалась безумной. Поляков рассчитывал долго и очень тщательно. Он отказался от мысли устроить в Петергофе банальный взрыв и уничтожить два-три фонтана или весь водопровод. Его не устраивало плеснуть кислоту на какие-нибудь полотна в Петергофском музее. Он прочитал о Петергофе все. Он знал, что после войны парк был восстановлен буквально из руин. Это означало, что и те внешние повреждения, которые он может нанести, рано или поздно исправят. И тогда он призвал на помощь физику. Он решил устроить локальную радиационную катастрофу. Надо отдать должное его изобретательности — по его плану, Петергоф сохранял свою красоту, но становился недоступен для людей. Парк существовал бы, и в то же время это взрыв уничтожил бы его навсегда.

— Я не понимаю, — Ира перебила Леонида Матвеевича. — Но какая же тут слава? Кто и когда догадался бы, что это сделал именно он?