Тайна совещательной комнаты - [47]

— Ой, давайте, давайте! — радостно закричала Хинди. — Только я купальник не догадалась взять.

— А голышом, по-походному, — озорно сказал Старшина.

Слева в самом деле отражала синее вечернее небо река, и Журналист свернул туда по фунтовой дороге. Через минуту они были на берегу, но, выйдя из машины на траву, вдруг замешкались, стесняясь друг друга. Хинди поняла, что не Майору с его протезом, а ей надо раздеваться первой, быстро скинула голубую блузку и белую юбку и осталась в желтых трусиках с кружевами, полупрозрачном лифчике и в очках, такая неожиданно гладкая, как старшеклассница, а веснушки там, куда под одеждой не могло добраться солнце, были у нее совсем редкие и бледные. Зябликов, конфузясь, снял брюки и отстегнул протез; левой ноги у него не было чуть ниже изуродованного колена. Но во всем остальном тело у него было молодое и мускулистое, особенно если сравнивать с рыхловатым Кузей. Журналист подставил Майору плечо, и они все вместе спустились на песчаную отмель, к реке. Вода оказалась холодной, Хинди только окунулась, пискнув, вышла на берег и накинула на плечи рубашку Журналиста, который уселся рядом и молча курил. Отсюда, с пригорка, извивающаяся река и поле за ней были видны далеко. А Зябликов все плавал и плавал в речке то по течению, то против, то поперек, счастливый тем, что в воде вторая нога была ему вроде как и ни к чему.

— Он бы меня тогда в самом деле прибил, если бы не ты, — сказал Кузякин. — Ты ведь меня спасла и его тоже.

— Да что ты! — сказала Хинди беспечно, кутаясь в его рубашку. — Это у меня на автомате. У нас в клинике как на кого найдет, так его надо первым делом отвлечь. Это же просто. А так он ведь неплохой парень, наш Старшина.

— А кто говорит, что плохой? — сказал Журналист.

— Я пойду помогу ему вылезти. А то как он на одной ноге-то допрыгает? — сказала Хинди, скидывая с плеч рубашку и спускаясь босиком к реке, и Кузякин еще раз удивился про себя, до чего же она вся маленькая, золотистая и нетронутая.

Хинди зашла в воду почти по бедра в трусиках цвета одуванчика на фоне темной воды, подставила Майору плечо, и они стали выбираться на берег. И тут Майор то ли от радости этого купания, то ли под влиянием виски, которое еще не совсем выветрилось у него из головы, совершил промах, облапив медсестру за грудь. Он-то хотел полушутя, а получилось по-солдатски грубо. Хинди тут же, без секунды размышления, влепила ему пощечину, а поскольку она при этом вывернулась, Зябликов не удержался на одной ноге и рухнул в брызги на мелководье.

— Ой, прости, Зябликов, — чуть не заплакала Хинди и бросилась его поднимать, роняя впопыхах очки в воду.

Он понял, что она не только искренне жалеет о пощечине, но что она вот сейчас прямо и дала бы ему из жалости и из чувства долга прямо на берегу, но только из чувства долга и, если шире, вообще из человеколюбия. Майор покраснел, что казалось невозможным при его цвете лица, и сказал:

— Ладно, все нормально. Прости, Тома, я не нарочно.

— Очки!.. — жалостно пискнула Хинди, снова подставляя ему плечо, и лицо ее было беспомощным, как у всякого близорукого человека, лишившегося очков.

— Сейчас!

Он снова опустился в воду на единственное колено и пополз на нем и на руках по течению, время от времени останавливаясь и сноровисто шаря рукой по дну. Потом стало глубоко, и пришлось нырять. Кузякин уже торопился по склону на помощь: издалека он не мог разобрать как следует, что там у них произошло. Но Майор уже нашел очки и поднял их над головой торжествующе, загребая свободной рукой почему-то не к берегу, а обратно на середину реки:

— Нашел! Нашел! Все в порядке, Хинди! Вот они, твои очки.

Она продолжала стоять в воде по бедра, и ее трусики — точно цвета одуванчиков, пестреющих выше на зеленом берегу, отражались желтыми бликами в зеленой ряби реки.

Воскресенье, 2 июля, 20.00

После реки они долго ехали молча. Хинди немножко знобило в мокром белье, а Майор, короткий бобрик которого быстро высох на ветру, делал вид, что спит.

— Кстати, — сказал, глядя на дорогу, Кузякин, — кто такой этот Тульский, про которого вы с твоим лейтенантом там вспоминали?

Поняв, что его закрытые глаза ничуть не ввели водителя в заблуждение и что отвечать надо, хотя и не хочется, Зябликов сказал:

— Да там, майор один. Разведчик. Ну, ты же слышал все.

— Он что, в самом деле в угрозыске работает? — спросил Журналист.

— Да ты на дорогу смотри лучше, а не на меня, — сказал Майор, даже не открывая глаз. — Мало ли кто у нас где работает. Нас же знаешь сколько.

— Ясно, — сказал Кузякин, отворачиваясь от пассажира, чтобы все-таки следить за шоссе, которое как раз делало здесь поворот.

Вот и поговорили. Много слов не нужно. Зябликов открыл совсем протрезвевшие глаза и, сев повыше на сиденье, тоже стал глядеть на шоссе, которое уже подходило к городу, и на нем уже начинались безнадежные воскресные пробки.

— Ну-ка объясни теперь, а что это за компакт-диски? — попросил Зябликов. — Ты же что-то там уже понял?

— Не в деталях, конечно, — сказал Журналист, тормозя перед вставшей впереди машиной. — Но в целом Лудов сказал достаточно, а Кольт на заводе подтвердил. Контрафактные сидиромы — это кино там всякое, музыка, игры, компьютерные программы серьезные. Там коэффициент прибыли в десятки раз больше, чем с телевизорами, даже если их и вообще без пошлины ввозить. Это интеллектуальная собственность, пиратство. Если по авторским правам не платить, а шлепать диски где-нибудь в Китае, а тут только конвертики по-русски печатать, то это вообще золотое дно. Я думаю, телевизоры там вообще были больше для отвода глаз. И это все продолжается, между прочим.