Тайна Соколиного бора - [28]

Он ждал от своих слов особого эффекта, но они, как ему показалось, не произвели никакого впечатления. Афиноген Павлович будто совсем не услышал сказанного, а Любовь Ивановна смотрела грустными глазами куда-то в угол, поверх лысой головы старосты.

— Это большая радость для нас, а особенно для детворы, — добавил староста, очевидно не зная, что еще сказать.

— Да… — крякнул Афиноген Павлович и беспокойно завозился на стуле.

— Я прошу господ учителей приступить к работе.

Молчание было принято за согласие.

— Детей нужно учить, и особенно теперь! — Староста вспомнил неприятные надписи на воротах и добавил. — Чтобы не рождались в их головах безобразия! А наука, известно, не в лес ведет, а из лесу выводит. Нужно воспитывать богобоязненность, уважение к власти, к старшим, потому что без этого…

— Время, пожалуй, и на пенсию, — не слушая старосту, вслух подумал Афиноген Павлович.

— Я вас очень прошу, Афиноген Павлович! Математику. И, знаете, как прежде, помните? Я и сейчас как вспоминаю старые задачи, так сердце и встрепенется, слезы наворачиваются. Как там сказано: «Некто продал несколько штук черного сукна по 2 рубля 44 копейки…» Красота! Настоящая наука! Такие задачи за душу берут… Так что я вас очень прошу, Афиноген Павлович, — по-старому, как раньше… — И, не ожидая согласия старого учителя, Лукан обратился к Любови Ивановне: — А вы будете учить чтению и письму, немецкому языку — всему понемногу, чтобы дети не росли дурнями.

— Хорошо, — не раздумывая, согласилась учительница.

— Вот и чудесно! — обрадовался Лукан. Потом он снова стал серьезным, скрюченными пальцами обеих рук пригладил растрепанные пряди волос и как бы между прочим, значительно, с чувством собственного достоинства сказал: — А так как батюшки у нас нет, закону божьему, по старой памяти, буду учить я сам.

Взгляд старого учителя прояснился, и он с любопытством посмотрел на Лукана. А тот, не заметив этого взгляда, продолжал:

— Вот так, рядом-ладом, с божьей помощью и потрудимся для нашей же пользы.

В этот момент полицай втолкнул в комнату какую-то женщину. Старосту ожидали более важные дела, и он отпустил учителей:

— До свиданья! Значит, завтра начинаем… А вы, Афиноген Павлович, уж не откажите в моей просьбе!

Словно не слыша ничего, не сказав ни слова, старик направился к выходу.

На улице Афиноген Павлович взял учительницу под руку. Он долго не отваживался начать разговор. Наконец он решился:

— Простите, коллега, но как вы думаете… как думаете учить?

— Как?.. Разумеется, как учат в школе.

— А программы? Учебники?

— Буду учить так, как учили когда-то меня. — Любовь Ивановна заговорщически улыбнулась.

На лбу Афиногена Павловича появились две глубокие морщины — знак того, что учитель напряженно думает. Потом морщины разгладились, взгляд просветлел.

— Спасибо! — тихо прошептал старик. Он отпустил руку девушки и, забыв от волнения попрощаться, поспешил домой.

Выполняя приказ…

За несколько дней собрав в отряд людей, Иван Павлович стал лагерем далеко в лесах за Днепром и начал старательно вести разведку на одной из важных стратегических дорог. Он хотел скорее найти самое уязвимое место врага.

После тщательной разведки было определено выгодное для начала боевых действий место.

Шоссейная дорога, по которой безостановочно шли машины противника, двигались его обозы, пролегала через леса и заросли, боры и непролазные чащи.

На удобной позиции отряд устроил засаду.

Партизаны залегли в придорожных кустах. За спиной у них шумел сосновый лес, а впереди, в низине, как на ладони виднелась дорога.

Вместе с комиссаром отряда Иван Павлович обходил и еще раз проверял боевую расстановку и готовность бойцов. На флангах были выставлены «максимы», в окопах притаились партизаны с винтовками и ручными пулеметами Дегтярева. Сбоку у каждого на всякий случай лежали гранаты, а кое у кого и бутылки с горючим.

В отряде были опытные воины — партизаны гражданской войны, но большинство все же составляли молодые, еще не побывавшие под пулями. Они были возбуждены, переживая волнующие минуты, так знакомые каждому, кто впервые в своей жизни ожидал боя.

Командир приказал без его команды не стрелять. Он терпеливо ждал «большого зверя».

Засели партизаны еще ночью. До двенадцати часов дня мимо них одна за другой прошло десятка три машин. Ивану Павловичу, лежавшему на правом фланге, уже самому начинало надоедать долгое ожидание. Он решил подать сигнал к бою, как только появятся одновременно три-четыре машины. Прошло около получаса. Ни одной машины не показывалось. Командир уже начал упрекать себя в том, что упустил случай, но вдруг у него зародилась новая мысль, и он усмехнулся:

— Еще хватит на нашу долю машин и танков!

Он начал спокойно крутить папиросу, задумался.

Где-то вдали, в чаще, послышались протяжные звуки, едва различимый глухой шум.

Иван Павлович прислушался. Сразу он не мог догадаться, в чем дело, но был уверен, что давно ожидаемый «зверь» идет.

Командир осторожно подполз к дороге, выглянул из-за куста. Теперь отчетливо слышались глухой стук окованных железом колес, громкие покрикивания ездовых: вдали двигался большой обоз.