Тайна Соколиного бора - [27]

— Завтракать!

Любовь Ивановна и Афиноген Павлович

В тот день Лукан побывал в райуправе, получил разрешение открыть школу и, довольный, вернулся домой.

Вызвал учителей. В селе их оставалось двое; остальные были в армии или эвакуировались.

Первым в старостат пришел Афиноген Павлович.

Он казался очень старым. Сухое лицо его было иссечено густой сетью морщинок. Высокий желтый лоб; на висках и затылке белые, как крыло голубя, волосы. Глаза учителя, когда-то синие, как небо, за долгие годы выцвели. Зрение ухудшилось, и он постоянно носил одну или две пары очков. В классе он, в зависимости от того, куда нужно было смотреть — в книгу или на ученика с задней парты, менял свои очки, молниеносно передвигая их. Старик был высок ростом, осанист. Годы не согнули его фигуру. Он ходил мелкими шагами, никогда не расставаясь с потемневшей палкой.

Очень немногие, разве самые старые жители села, помнили, когда появился у них первый учитель. Давным-давно, еще во времена народничества, приехал он с женой-врачом и маленьким мальчиком Афиногеном. Отец мечтал облегчить положение трудового люда. Мечты учителя со временем рассеялись, но села он не оставил.

Его сын, Афиноген Павлович, закончив ученье, заменил отца. Жизнь у него сложилась несчастливо. Женился он тут же, в селе, на простой крестьянской девушке. Лет через десять она умерла, оставив ему трех сыновей. Афиноген Павлович не искал для них другой матери и сам вывел сыновей в люди: один стал врачом, другой — инженером, а самый старший — известным ученым. Иногда они приезжали погостить, и каждый просил отца переселиться к нему.

— А что я у вас буду делать? — спрашивал старый учитель. — На пенсию еще не хочу.

Школа была его жизнью. Он учил в селе уже третье поколение: в последние годы за партой сидели внуки его первых учеников. Иногда он говорил ленивому мальчонке:

— Твой дед Иван уделял больше внимания математике. Ты пошел в отца — тот тоже иногда поленивался. Ну, ничего! Я думаю, что мы с тобой перегоним деда и отца. Не в лености, разумеется…

И его выцветшие глаза смеялись через очки тепло и искренне.

Математика была любимым предметом учителя. Всю свою жизнь он учил этой мудрой науке.

С приходом гитлеровцев старый учитель, забившись в отцовском полуразрушенном домике, который, к счастью, случайно сохранился, грустил и томился от непривычного безделья. Эвакуироваться он не успел. Два сына были в армии, а третьего война застала в далекой научной командировке.

Почти одновременно с ним в старостат вошла молодая девушка. Стройная и крепкая, она дышала здоровьем и энергией. Две туго заплетенные черные косы падали на плечи, глаза смотрели немного удивленно и с явным любопытством. Во взгляде ее чувствовались настороженность и недоверие.

Это была Любовь Ивановна.

В селе она появилась недавно. Учительствовала где-то в другом районе, а в июле была переведена в это село. Кто она — никто толком и не знал. Поселилась учительница на квартире у колхозницы, редко показывалась в селе, была тиха, скромна, незаметна.

— Какая-то монашка, — таинственно шептала соседкам ее хозяйка, — слова от нее за неделю не услышишь. Иногда плачет, а раз — своими глазами видела — богу молилась!

Женщины терялись в догадках:

— Может, шпионка какая?..

Когда подходили фашисты, Любовь Ивановна была на диво спокойна, как будто это ее совсем не касалось.

Она что-то вышивала, быстро и сноровисто работая иголкой; иногда задумывалась, и ее большие умные глаза подолгу смотрели вдаль.

Когда село заняли немцы, ее как-то вызвал к себе Лукан:

— Человек вы никому здесь не известный. А я, как начальник, должен знать, кто у меня живет.

Он долго разглядывал ее паспорт, профессиональный билет. Документы были в порядке, выражение лица учительницы — спокойным. Учительница, и всё. Подумав, Лукан сказал:

— Пойдете в полицию, там посмотрят. Время теперь такое…

— Дело ваше, — равнодушно ответила Любовь Ивановна, хотя лицо ее сразу побледнело, а взгляд стал печальным.

Старосте показалось: что-то тут не так. Чтобы успокоить учительницу, он сказал:

— Но вы знаете: надо выполнять приказ.

Взгляд учительницы стал тверже:

— Я и не боюсь! Мне не впервые. И раньше всё проверяли, пусть и теперь.

— Кто вас проверял?

— Не знаете кто?..

Она достала какую-то бумажку и подала старосте:

— Отца раскулачили, а я виновата?

Прочитав справку, староста стал серьезным, вышел из-за стола и дружески похлопал девушку по плечу:

— Сразу бы сказали! Вижу теперь — свой человек.

В полицию Лукан ее не отправил, а привел к себе домой и познакомил с дочкой.

В тот день Любовь Ивановна должна была помогать жене и дочке старосты выносить на чердак аптечные банки и склянки. Бывшая студентка медицинского института, она выбрала тогда много ценных медикаментов и унесла с собой:

— Буду лечить людей. Может, заработаю что-нибудь.

Старостиха горячо поддержала это намерение и похвалила учительницу за деловитость…

Теперь Лукан принял учителей дружески, с радостью:

— Как ваше здоровье, Афиноген Павлович? По-прежнему бобылем живете? Ну, живите себе на здоровье!.. Любовь Ивановна, знакомьтесь, пожалуйста: это мой учитель. Учил меня когда-то уму-разуму. И теперь помню… — хихикал староста, широко раскрывая рот, в котором торчали редкие пни желтых зубов. Затем Лукан перешел непосредственно к делу — Должен вам, господа, — он сделал ударение на последнем слове, — сообщить важную и радостную новость. — Глазами цвета желтой глины он посмотрел на Афиногена Павловича, потом на учительницу и торжественно объявил — Завтра открываем школу!