Тайна смерти Петра III - [55]
В одной из редакций воспоминаний наша героиня рассказывала: «Образовались различные партии, которые думали помочь бедствиям своей родины; каждая из этих партий обращалась к ней (Екатерина говорила о себе в 3‑м лице. – О. Е.) в отдельности и они совершенно не знали других. Она их выслушивала, не отнимала у них всякой надежды, но просила подождать… Видя, однако, что дела идут все хуже, императрица дала знать различным партиям, что пришло время соединиться и подумать о средствах»>296.
Понятовскому Екатерина сообщала: «Мы были уверены в поддержке многих офицеров гвардии. Все нити были в руках братьев Орловых», людей «исключительно решительных» и «любимых солдатами». «Умы гвардейцев были подготовлены в последние дни, в заговоре участвовало от тридцати до сорока офицеров и более десяти тысяч рядовых. За три недели не нашлось ни одного предателя. Все были разделены на четыре изолированные фракции, вместе собирались только их руководители, чтобы получить распоряжения, а подлинный план действий был в руках троих братьев»>297.
Только при благосклонном незамечании полиции можно было проводить агитацию в городе. Поэтому старый, еще кенигсбергский приятель Орлова – Болотов, флигель-адъютант генерал-полицмейстера Н.А. Корфа, мог послужить мятежникам глазами и ушами в окружении своего начальника. Весной Григорий встретился с Болотовым в доме Корфа и стал старательно зазывать знакомца к себе на Мойку. Однако Андрей Тимофеевич всякий раз отговаривался.
А вот Корф – «генерал наш» – напротив, принял Орлова и «поцеловав его, взял за руку и повел его к себе в кабинет и пробыл там с ним более часа. Что они говорили, я уже не знаю, а видел только, что генерал унял его у себя обедать, говорил и обходился с ним дружески». Есть основания думать, что начальник полиции, лично не входя в заговор, покрывал его участников. Какое-то время Петр III благоволил к Корфу, но в мае охладел, и тот оказался почти в немилости. Он попытался переметнуться на сторону Екатерины, часто бывал у нее в покоях>298.
Для заговорщиков было важно иметь при Корфе своего человека, чтобы точно знать, можно ли положиться на генерал-полицмейстера. Орлов дважды посылал за Болотовым нарочного и еще раз приезжал сам, прося прибыть к нему по неотложному делу: «Нужда, и нужда крайняя!» Каждый раз Андрей Тимофеевич отказывался. Он понимал, во что хочет «вплесть» его приятель, и рассуждал про себя: «Не на того напал!»
Предчувствия повергли его в «наимучительную нерешимость… что мне тогда делать и молчать ли о том или донесть, где надлежало?» Дух его «был поражен неописуемым ужасом; ибо и само молчание не сопряжено ль бы было с явной опасностью… в случае, если бы заговор открылся?» Ведь «самый долг присяги» побуждал молодого офицера «открыть столь страшный заговор самому государю».
Друзья познаются именно в таких обстоятельствах. Одно дело – ходить в Кенигсберге на мещанские свадьбы и генеральские балы, другое – рискнуть головой. Запоздало Андрей Тимофеевич сожалел в мемуарах, что не откликнулся на просьбы Орлова: «Призыв сей… открывал было мне путь к достижению высоких чинов и достоинств, к приобретению великих богатств и к восшествию… на высокие степени чести и знатности… Был сей человек тогда уже очень и очень близко знаком государыне императрице и… набирал для ей… из всех друзей и знакомцев свою партию, и которых всех он потом осчастливил, вывел в люди, поделал знатными боярами»>299.
Что ж, не судьба. Болотов был одним из немногих, кого позвали в заговор, а он отказался. Зато другие прямо-таки рвались в число мятежников. Так, молодой вахмистр Конной гвардии Григорий Потемкин, ординарец принца Георга, едва услышав от своего товарища Д.Л. Бабарыкина, что того пытается завербовать родственник, прапорщик Преображенского полка Михаил Баскаков, «тотчас попросил познакомить его с Баскаковым и, не медля, пристал к заговору». Кстати, сам Бабарыкин, так же как и Болотов, «почел для себя неприличным согласиться на предложение», зная «образ жизни Орловых»>300. Каждый выбирал свой путь.
Порой борьба разворачивалась даже за участие в заговоре рядовых солдат. Алексей Орлов, взявшийся уговаривать преображенского гренадера Андрея Стволова, получил в ответ, что он– де Стволов ни в какой заговор не пойдет, если не получит знака лично от государыни. Условились, что во время гуляния в саду Летнего дворца Екатерина подаст преображенцу руку. «У меня руку все целовали, – вспоминала наша героиня. – Он стоял в аллее у моста, а как скоро, поравнявшись с ним, дала ему руку, то, поцеловав, полились у него в три ручья слезы, и я, оторопев, отошла»>301.
Рюльер рассказывал ту же историю несколько по-иному: «Однажды, проходя темною галерею, караульный отдал ей честь ружьем; она спросила, почему он ее узнал? Он ответил в русском, несколько восточном вкусе: “Кто тебя не узнает, матушка наша? Ты освещаешь все места, которыми проходишь”. Она выслала ему золотую монету, и поверенный ее склонил его в свою партию»>302. Впрочем, может быть, это был другой солдат. Поцелуй ли руки, милостивое ли обращение, золотая ли монетка – а десять тысяч нижних чинов – не пустяк.
