Тайна «Сиракузского кодекса» - [87]

А теперь я запутался в синекдохе микроклимата мира Рени Ноулс, если мне позволено ввести подобную категорию прямо здесь, на берегу. Мир с мерзкой экологией, населенный почти исключительно людьми, с которыми мне не хотелось бы иметь ничего общего. Но становится все яснее, что если я не признаю, что оказался во что-то втянутым с той минуты, когда встретил эту женщину, то меня сомнет так же непреложно, как если б я вздумал пересекать автостраду, притворяясь, что на ней вовсе нет движения.

Камень скатился с темного обрыва за моей стеной и прокатился через дорогу.

Быть может, прогулка по пустынному, отгороженному забором берегу в час утра была не такой уж замечательной идеей. Я развернулся и внимательно всмотрелся в темноту, повернувшись спиной к прибою. Если зло подкрадется на водных лыжах, так тому и быть.

Но вокруг никого не было. Правда, за шумом прибоя я не услышал ничего, кроме шептавшихся на ветру кипарисов. Прислушавшись, я, кажется, понял из их сплетен, что мы с ними одни на этом берегу, потому что остальные жители Сан-Франциско слишком заняты охотой за «Сиракузским кодексом».

Не успел я сформулировать сию утешительную мысль, как ощутил движение в нескольких ярдах дальше по волнолому и боковым зрением поймал движущуюся тень.

Я упал на асфальт. Жесткий.

Тень медленно проплыла над-головой, взмыла вверх и снова опустилась на столб в тридцати ярдах от меня.

Цапля.

Добрая птица, говаривал мой отец.

Я встал и стряхнул с себя соленые крошки. Лучше оцарапаться об асфальт, чем подорваться на осколочной гранате, но про себя мне пришлось признать, что ситуация, какова бы она ни была, начинает действовать мне на нервы. Обычно я не подпрыгиваю при виде цапли.

Проверяя, не потерял ли свои ключи, я вспомнил о ее ключах.

На первый взгляд это представлялось слишком очевидным. Но основная директива была: все, что казалось естественным в ту ночь в галерее Ренквист, все — заслуживает подозрений.

Разговор о самоубийстве, опьянение, ласки, поцелуи, слишком краткие часы в кабине грузовичка — забудь о них. Хорошо. Во всяком случае, все это лишнее. Нужно быть проще, выйти на подлинно простую, но существенную деталь. От нее можно переходить к более сложным теориям. Неохотно, как любой пьяный, вынужденный смущенно признать, что он слишком пьян, чтобы вести машину, Рени отдала ключи Ренквисту.

Но что если Рени в самом деле не хотела отдавать Джеральду ключи от своей машины?

Что если тому были другие причины, кроме опьянения?

И, если подумать, так ли сильно она была пьяна? Может быть, и опьянение было обманом?

Предположим, речь шла о деле жизни и смерти — что надо было не просто удержать ее от пьяного вождения, но вообще не допускать к машине.

Что если Джеральд об этом знал? Неужели Рени и Джеральд убиты из-за этих ключей? Или несмотря на них?

В любом случае, ключи теперь у Бодича. А где машина?

События той ночи, когда погибла Рени, этот вопрос осветил по-новому. Одна мысль, что за передачей ключей стояло что-то, кроме обычной любезности, изменила мой взгляд на множество других мелочей. Например, я знал, что она подумывала заручиться помощью Джона Пленти, прежде чем спустить его с крючка — во всяком случае, как ему это виделось, — и прежде чем позволить себе напиться так — или притвориться настолько пьяной, — что стало невозможным принимать сколько-нибудь разумные решения… В этом свете стало казаться, что у Рени были более веские причины прийти на презентацию выставки, чем простое желание еще раз повидать пару «ню», предоставленных ее мужем и написанных бывшим любовником, которые обычно и так висели у нее в доме, и повидать бывшего любовника, с которым не виделась со времени разрыва.

Я сидел на мокрой якорной цепи и обдумывал все это.

В пятидесяти ярдах к западу большой вал взметнул обильный фонтан пены и откатился назад.

Цапля с криком сорвалась с опоры и скользнула обратно в ту сторону, откуда прилетела.

Я направился обратно к грузовику.

К двум часам ночи я проезжал стоянку позади галереи Ренквист. Среди параллельных рядов пустых участков остались три-четыре машины, разбросанные вокруг клумбы с геранью, разбитой посреди площадки. Как ни странно для демографии этого района, среди них не было ни одного «БМВ».

Ладно. Я просто проверил.

Джеральда нашли на Свечном мысу — в самой дальней точке, какую можно найти от Штайнер и Гринвич, не покидая города. Но там не было ни следа «БМВ» Рени. Ключи были в руках Бодича с утра убийства Рени.

Мог кто-то убить Джеральда за ключи, которых у него не было?

Или его убили за машину, которую он не мог найти?

Я повернул к югу по Штайнер к Юнион.

Если бы копы нашли «бумер», он бы теперь отдыхал в сборном гараже на углу Одиннадцатой и Мишшен. И за ним бы: присматривала немецкая овчарка. Кларенс Инг уже вычистил бы его от лобковых волосков и оторванных пуговиц рубашки. И Бодич, конечно, рассказал бы мне об этом.

Я свернул на восток по Юнион, проехал квартал и повернул на юг по Филлмор.

Полиция нашла мой телефонный номер в руке Рени и немедленно вышла на меня. На следующее утро они допрашивали Джеральда Ренквиста и, между прочим, спросили о ключах Рени. Джеральд их сразу же отдал. А почему бы и нет? Если на то пошло, что ему еще оставалось? Но вопрос не в том. Вопрос: что он уже успел сделать до того? Или, может быть, еще более важный вопрос — чего он не сделал?