Тайна «Силверхилла» - [43]

Во всяком случае, попытаться надо.

Но не сегодня ночью. Я была не настолько храброй, чтобы решиться проникнуть в это место, когда его освещает только лунный свет, льющийся сквозь стеклянный свод. Включить там свет тоже было нельзя, так как все обитатели дома сразу же узнали бы о моем пребывании там. Но завтра рано утром, как только рассветет и совсем еще бледный дневной свет коснется стеклянного свода, я буду там. Я войду тихонечко, так чтобы никто не узнал, погружусь во влажное тепло этого строения и дам погрузившимся на дно сознания воспоминаниям всплыть на поверхность. Что там будет очень тепло, я знала – не только потому, что вообще во всякой оранжерее тепло, – но и потому, что это ощущение до сих пор сохранилось в моих костях и во всей моей плоти. Это было составной частью того давнего ужаса. Но что бы ни испугало в свое время ребенка, не могло теперь испугать взрослого человека. Если тогда тетя Фрици причинила мне боль, сейчас она не могла этого сделать. Сегодня мы потянулись друг к другу как друзья, и мысль о ней меня больше не страшила. Мне казалось нелепым, что окружающие предостерегают меня насчет нее.

Я вернулась в свою комнату и приготовилась лечь в постель. Но прежде чем улечься, я выключила свет, прокралась к слуховому окну и встала коленями на подоконник, чтобы можно было посмотреть на боковую лужайку. Впечатление, что с наступлением темноты березы подбираются ближе к окнам дома, отрицать было невозможно. Отсюда я могла смотреть на их слегка шелестящие кроны, прослеживая взглядом их длинные белые стволы от макушки до самой земли. Мне начинало даже казаться, что деревья передвигаются прямо у меня на глазах.

Действительно ли это было не более чем воображение? Может быть, как говорит Джеральд, и я была наделена даром видеть нечто незримое? А если я ближе прильну к стеклу, не услышу ли я плач какого-то ребенка, потерянного семейством Горэмов когда-то очень давно? Но движение между деревьями было вполне реальным. Кто-то в темном платье шевелился среди лунных теней, а временами чье-то лицо обращалось к ночным небесам. Там, в березовой роще, стояла Кейт Салуэй, чье пышное зеленое платье казалось темным на фоне белой коры. Я следила за ней, и мне показалось, что она как-то скользнула вдоль одного из стволов, почти затерявшись в тени на земле. Лежа на спине, она потянула к себе колени и прижалась к ним лицом, так что превратилась во что-то бесформенное. Ничего, кроме шелеста древесных листьев и жужжания невидимого хора насекомых, не было слышно. Если Кейт плакала, то совершенно беззвучно, а между тем я каким-то образом твердо знала, что все ее существо сотрясается от рыданий.

Не надо мне за ней следить. Я выбралась из глубины слухового окна и, огорченная, подошла к постели. Наконец я улеглась и заснула, очень скоро пробудилась, снова заснула и видела какие-то тревожные сны, подсознательно ожидая наступления рассвета.

Глава VI

Когда мой внутренний будильник разбудил меня, пруд был густо прикрыт предрассветным туманом, из-под толщи которого его почти совсем не было видно. Несколько минут я продолжала лежать, думая о своей матери и о своем одиночестве в доме, который должен был бы оказать мне гостеприимство, но не оказал. Я вспоминала холодное лицо бабушки, каким оно было во время ужасной сцены вчера вечером, и о ее глазах, которые все еще были готовы сверкать аметистовым огнем.

Думала я также и об Уэйне Мартине, но не о том, каким он был, когда отдалился от всех нас, пока бабушка Джулия демонстрировала свой деспотизм, а о том, каким он был несколько раньше, когда я увидела его в кресле, со спящим сыном на коленях. Это воспоминание успокаивающе действовало на меня, но почему это так, мне задуматься не хотелось. Испытывать такое теплое чувство к человеку, которого я едва знала, – это могло грозить новой катастрофой. К чему мне еще и это, когда он не спал, а бодрствовал, доверять ему было можно не больше, чем любому другому мужчине. Подобно Джеральду, я не смела даже помышлять о дружбе, о товариществе, о браке. Кузену я сказала, что его позиция бессмысленна, но сейчас, в эти предрассветные часы, я уже не была так твердо в этом уверена.

Впрочем, чего это я предаюсь мечтаниям, разлеживаясь в постели? Зная, что ждет меня впереди, я встала, быстро оделась в просторное летнее платье светло-желтого цвета. Канареечно-желтого! В ту минуту я не знала, какую роль сыграет для меня этот цвет, прежде чем день подойдет к концу.

К тому времени, когда я прокралась вниз, слабый свет уже коснулся покрытых туманом лужаек, а небо на востоке начало светлеть. Двери, ведущие в комнаты тети Нины, были приоткрыты, но она не шелохнулась, когда я проходила мимо. В старом доме всегда что-то поскрипывает, и мои легкие шаги не усиливали скрипящих звуков, к которым все, видимо, уже давно привыкли. Внизу, возле двери в комнату для приема гостей, я на секунду остановилась и заглянула внутрь. Занавеси были отдернуты – означало ли это, что кто-то уже поднялся раньше меня? Снаружи серебряные стволы берез уже были слегка тронуты бледным светом, но между ними не было свернувшейся в комочек и горько плачущей молодой женщины. Днем они отступили от дома и были всего лишь обыкновенными белыми березами.