Тайна силиконовой души - [52]

Через пару часов следователь должен был еще раз допросить монаха Иова, сиречь Игоря Максимовича Иванова, и отпустить. Никаких связей священника с бандой «блондинки», а в существовании банды Сергей Георгиевич теперь был уверен, не прослеживалось. Утром Быстров побывал в московской лавке Иова. Торговлю спешно свернула гражданская жена Иванова, Любовь Владимировна Еленина, симпатичная фигуристая женщина лет тридцати пяти: подавленная и заплаканная, но не утратившая так и бьющей от нее сексуальности. «Вот ведь любят красивые бабы таких вампирчиков мелких!» – раздраженно подумал Быстров, глядя на ловко орудующую с замками ларька, по-хозяйски копошащуюся в утвари Еленину. Ни она, ни другая продавщица, милая бабулька-москвичка, живущая неподалеку, не опознали «ведьму». Шатовская кличка прилипла к блондинке намертво, а мастерски нарисованный им карандашный портрет убийцы являл собой отличный фоторобот. Поговорив с продавцами соседних палаток, Быстров уезжал из Москвы с многоголосым «нет» в голове: не видели, не знаем, не было… Вообще от новостей последних суток голова шла и кругом и эллипсом – скорее всего эм-ские и московское убийства объединят в одно дело. Сложнейшее, с тремя трупами и покушением на убийство – в «довесок» к крупной краже. И достанется оно явно Быстрову.

Опустив в кипящую воду четыре сосиски, детектив разлегся на любимом своем кухонном диванчике и закурил. Вообще он еще зимой решил, что больше не курит, и довольно быстро покончил с дурацкой привычкой. Но когда от неразрешимых вопросов раскалывалась голова, вот как сейчас, следователь позволял себе прибегнуть к «никотинотерапии».

Итак, ПЕРВОЕ. Московские сыскари нашли в больнице и повязку, и одежду убийцы с орудием убийства – шприцем. На внешней стороне маски обнаружены неотчетливые отпечатки пальцев. Также на внутренней стороне маски – микроскопические частицы слюны. Под окном туалета – отчетливые отпечатки ног. Непрофессиональная неосторожность, конечно, но наглость и бесстрашие, на которые, видимо, и делает ставку банда, дают пока превосходный в кавычках результат. Высокую женщину, которая за час до убийства Красновой проходила через ворота больницы, сославшись «по-свойски» на разрешение главврача: «Мама умирает, и Сергей Арнольдович разрешил!» и ее подельщика, звероподобного мужика, запомнил охранник Вовренбок. Он был сильно оглушен, но, к счастью, отделался лишь внушительной шишкой. С его помощью составиди фотороботы «ведьмы» (который совпал с рисунком Шатова) и ее подручного. Получившая аллергический шок от хлороформа медсестра Тербеева, которой к утру стало значительно легче, не разглядела женщину, только помнит, что она была высокой, как врач Пушкова. Подключившийся к расследованию опер Влад Загорайло – эстет и сноб, каких свет не видывал, посмотрел сегодня с утра пораньше на эту Пушкову и доложил Сергею Георгиевичу, что та и близко не стояла с «ведьмой», если ориентироваться на портрет Шатова. Свидетель Семыченко, положивший в эту ночь отца с приступом острого аппендицита в больницу, наблюдал, прикуривая сигарету, спринтерский бег убийцы к выходу. Семыченко поднял тревогу, обнаружив бездыханного охранника. И, главное – бабулька Торопова, лежавшая в реанимации с Красновой, считает, что убитая узнала «ведьму» и даже попыталась ей что-то сказать. «Что-то вроде Аши…» И что это за «аши»? Начало имени, клички? Мольба о пощаде? Бред? Сплошные вопросы. Загорайло общается сейчас с дочерью убитой. Может, эта Анастасия, которую Влад охарактеризовал как «тяжелый случай», разъяснит что-то с этим «аши».

Сергей Георгиевич выключил газ под бурлящими сосисками, испускающими аппетитный копченый дух, и поставил на плитку чайник. «Эко с гарниром сплоховал, хоть бы лапшу растворимую купил. И горошка нет…» Следователь тоскливо посмотрел в раковину, наполнявшуюся второй день посудой. Он, конечно, любил порядок, но времени и сил на мытье решительно не было. Дальше в голову полезли никчемные мысли о неустроенном быте, одиночестве, которое подчас смертной, волчьей тоской берет за горло. В те минуты, когда на улице неистовствует ветер и в свете фонаря колкий снег атакует дом или дождь серой, зыбкой занавеской прикрывает тот же фонарь и сиротские ветки тополей за ним, так хочется забиться в тепло и уют кресла, услышать смех и шепот кого-то близкого, несущего к этому креслу чай с лимоном и пышнотелую булку в маковых крошках. «Так, клин клином – мысль мыслью», – одернул себя Сергей Георгиевич.

ВТОРОЕ. Экспертиза по «газели» доказала умышленный вывод из строя тормозной системы. Схема обычная: ослабление штуцера тормозной трубки и постепенное вытекание при движении тормозной жидкости. Водитель Мещеринов активно шел в больнице на поправку. Общение с ним не дало никаких зацепок: в ночь, когда повредили тормоза, потерпевший спал как сурок. Соседи тоже ничего не видели и не слышали. Здесь тупик полный.

Поставив на стол горчицу и нарезав хлеба, Быстров выгрузил на любимую плоскую тарелку с «кружевными» краями длинные сосиски. Их сиротливый вид толкнул следователя к холодильнику – вдруг хоть капуста квашеная осталась? Увы, съедена. И даже банка вон мытая на сушке. Зато – ура! – пара огурцов маринованных болтается в рассоле. Ну, уже кое-что. А хлеб можно маслом намазать. Для сытности. И кофе с курабье. Ну, настоящее пиршество. С монастырским столом не сравнить, но уж, чем богаты, как говорится. Сергей Георгиевич принялся за румяные сосиски.