Тайна семи циферблатов - [2]

— Я хотела поговорить с вами о лужайке за розарием. Нельзя ли ее использовать для игры в гольф? Сэр Освальд очень любит эту игру.

“Почему бы и нет?” — думала при этом леди Кут. Она хорошо знала историю Англии. Разве сэр Френсис Дрейк[1] и его рыцари не играли в гольф в то время, когда дозорные обнаружили приближавшуюся Армаду[2]? Безусловно, это вполне приличествующее джентльмену занятие, против которого Макдональду нечего возразить. Но она не учла, что имеет дело с главным садовником, а особе, облаченной подобным званием, просто не пристало проявлять сговорчивость с кем бы то ни было.

— Совсем не уверен, что эту лужайку можно использовать подобным образом, — уклончиво ответил Макдональд.

Казалось, он лишь выразил некоторое сомнение, но на самом деле садовый диктатор добивался, чтобы леди Кут сама отказалась от этой затеи.

— А если ее как следует почистить, подрезать траву и.., в общем, сделать все, что полагается? — с надеждой в голосе продолжала леди Кут.

— Это можно, — медленно заговорил Макдональд, — но тогда придется снять Уильяма с нижнего бордюра.

— А-а, — неуверенно протянула леди Кут, решительно не понимая, что он имеет в виду.

Загадочный “нижний бордюр”[3] наводил ее разве что на мысль о воинственных шотландских песнях. Понятно было одно: для Макдональда этот таинственный бордюр служил неопровержимым доводом в их споре.

— А это было бы очень некстати, — продолжил Макдональд.

— Конечно, конечно, — тут же согласилась леди Кут, удивляясь собственной покладистости. Макдональд еще строже посмотрел на нее.

— Но коли миледи прикажет… — Садовник умолк, но явственная угроза в его голосе заставила леди Кут тут же капитулировать:

— Нет-нет, пусть уж Уильям продолжает работать над нижним бордюром.

— Вот и я так думаю, миледи.

— Да-да, конечно.

— Я знал, что вы со мной согласитесь, миледи, — добавил, преисполненный чувством превосходства, Макдональд.

— Конечно, — покорно повторила леди Кут. Макдональд дотронулся рукой до края шляпы и удалился. Посмотрев ему вслед, леди Кут печально вздохнула. Тут к ней подошел Джимми Тесиджер, расправившийся с почками и беконом. Он тоже вздохнул, но скорее весело.

— Великолепное утро, не правда ли? — заметил он.

— Что? — рассеянно переспросила леди Кут. — Да, наверно. Я не заметила.

— А где остальные? Катаются на лодках?

— Скорее всего. Я как-то не обратила внимания. Леди Кут повернулась и быстро вошла в дом. В столовой Тредуелл как раз проверял, есть ли в кофейнике кофе.

— Боже, а где же мистер.., мистер…

— Уэйд, миледи?

— Да, мистер Уэйд. Он что, до сих пор не спускался к завтраку?

— Нет, миледи.

— Но ведь уже очень поздно.

— Да, миледи.

— Но он же должен когда-нибудь спуститься, правда, Тредуелл?

— Безусловно, миледи. Вчера, например, он сел завтракать в половине двенадцатого.

Леди Кут посмотрела на часы, они показывали без двадцати двенадцать.

— Как вам, Тредуелл, должно быть, тяжело, — посочувствовала она. — Надо успеть все убрать, и почти сразу снова накрывать — в час обед.

— Я привык к причудам молодых джентльменов, миледи.

Сказано это было с очень тонким намеком: дескать, откуда леди Кут может знать привычки настоящих джентльменов. И с укором. Должно быть, так кардинал осуждает мусульманина или язычника, который по неведению нарушил одну из христианских заповедей. И уже второй раз за это утро леди Кут покраснела.

Тут их очень кстати прервали. Дверь отворилась, и в нее просунулась голова серьезного молодого человека в очках:

— Вы здесь, леди Кут? Вас спрашивает сэр Освальд.

— Сейчас иду, мистер Бейтмен. — Леди Кут поспешно вышла.

Руперт Бейтмен, личный секретарь сэра Освальда, тоже удалился, но в противоположную сторону, через застекленную дверь, у которой, добродушно улыбаясь, все еще стоял Джимми Тесиджер.

— Привет, Понго, — поздоровался Джимми. — Надо бы пойти развлечь наших девиц. Ты со мной?

Бейтмен отрицательно покачал головой и поспешил скрыться в библиотеке. Джимми ухмыльнулся вслед его удаляющейся спине. Когда они вместе учились в школе, Бейтмена, серьезного очкарика, Бог весть почему, прозвали Понго. По мнению Джимми, Понго остался такой же дубиной, каким был в годы их детства. Заповеди вроде “Жизнь не греза. Жизнь есть подвиг” были написаны Лонгфелло[4] как будто специально для него.

Джимми зевнул и медленно побрел к озеру. Девушки были здесь. Девушки как девушки — с короткой стрижкой, две темненькие, третья — светловолосая. Одну, которая больше всех хихикала, звали, кажется, Элен, другую — Нэнси, а третью все почему-то называли “Лакомкой”. Здесь же находились друзья — Билл Эверсли и Ронни Деверукс, которые “служили” в Министерстве иностранных дел, но, по сути, скорее лишь числились там.

— Привет, — сказала Нэнси (а может, это была Элен). — Вот и Джимми. А где же… Ну, как его?

— Уж не хочешь ли ты сказать, что Джерри Уэйд еще не вставал, — удивился Билл Эверсли. — Пора с ним что-то делать.

— Если так будет продолжаться, — заметил Ронни Деверукс, — то в один прекрасный день он проспит не только завтрак, но и обед, а то и вечерний чай…

— Как ему не стыдно, — сказала Лакомка. — Так огорчать леди Кут. Бедняжка все больше становится похожа на курицу, которая никак не может снести яйцо. Нет, это просто ужасно.