Тайна Санта-Виттории - [7]

«Ну вот, теперь мы приступим к сбору недоимок по налогам», — сказал офицер. И они обшарили все карманы и все дома в Санта-Виттории и не оставили в городе ни единой лиры.

— В нашем городе пожаров не бывает, — сказал Фабио священник. — Поэтому теперь, когда звонит колокол, все встают и покрепче запирают двери на засов. Вот такие христиане живут в этом городе.

Но как-никак, а правда — она свое скажет. Когда звон колокола затих, Фабио принялся бегать по площади, останавливаясь перед каждым домом и уговаривая всех выйти наружу, ибо он принес хорошие вести, и мало-помалу в окнах начали зажигаться огни, и уже то один, то другой Пьетросанто, которые почти все жили в переулках, выходящих на площадь, стали приотворять двери своих домов, а приглядевшись получше и убедившись в том, что это и вправду Фабио мечется в тумане по площади, решились наконец выйти.

Для того чтобы понять, что такое Санта-Виттория, нужно уразуметь одну вещь. Если в Санта-Виттории что-либо становится известным, это становится известным всем и каждому в Санта-Виттории, едва только оно успеет произойти. Одни объясняют это слишком тонкими стенами домов, вследствие чего все, что говорится в одном доме, слышно в другом, проникает сквозь его стены в третий и распространяется дальше вниз — но всему Старому городу, и вверх — по всему Верхнему городу. На взгляд же других, это происходит потому, что все в городе находятся в родстве друг с другом, в жилах всех течет одна и та же кровь, и потому у всех одно и то же и на душе и в сердце и, с кем бы что ни случилось, всем до этого есть дело. Словом, как бы там ни было, но стоило членам семейства Пьетросанто появиться на Народной площади, как в тот же миг там собралась толпа.

Они заставили Фабио подняться на ступеньки храма святой Марии. Пьетро Бык, самый старый, но все еще самый сильный из Пьетросанто, повесил велосипед Фабио на каменную черепаху фонтана, так что луч велосипедного фонарика отлично освещал фигуру парня. Тень Фабио упала на фасад храма, и, когда он поднял руку, собираясь заговорить, черная тень руки на каменной стене была никак не меньше двадцати футов в длину.

— Великое событие произошло сегодня! — громко крикнул Фабио.

Голос у него был слабый, под стать его худому телу, но чистый, и все его услышали.

— Великое событие для нас. Великое событие для Италии.

Люди подались вперед, чтобы лучше расслышать, что скажет Фабио, ибо добрые вести не столь частые гости в наших краях.

— Бенито Муссолини, тиран, умер! — крикнул Фабио. Ни звука не раздалось из толпы в ответ. Фабио был явно озадачен. Слышали они, что он сказал, или нет, спросил он и опять не получил никакого ответа. Тем не менее Фабио знал, что они слышали.

— Дуче сегодня прикончили! — крикнул он. Снова молчание, только вода журчит в фонтане.

— А нам-то что до этого? — отозвался наконец кто-то. — Чего это ты стараешься нам втолковать?

— Зачем ты поднял нас с постели? — закричал другой. — Зачем ты звонил в колокол?

Душевные муки Фабио отразились на его лице. Лицо у него было красивое, тонкое, немного продолговатое, профиль острый, как лезвие нового топора, кожа чистая, а глаза черные, как спелые оливы, и глубоко посаженные, и волосы тоже черные, а на солнце так даже с синим отливом. Его белая кожа резко выделялась среди медно-красных лиц, напоминавших цветом кухонную утварь.

— Да нам-то до всего этого что за дело? — снова крикнул тот, первый. Он тоже хотел получить ответ.

— Для вас это означает свободу, — сказал Фабио и опустил глаза.

Народ уважал Фабио, но сейчас люди были раздосадованы тем, что он их разбудил. Фабио спустился по ступенькам паперти, и они расступились перед ним, пропуская его к фонтану Писающей Черепахи, чтобы он мог взять свой велосипед.

— Ты слишком долго был в отлучке, Фабио, — сказал кто-то. — Мы здесь не ходим в школу, Фабио. Мы работаем. Мы выращиваем лозу, Фабио. Ты не должен был поднимать народ спозаранок.

— Извините меня, — сказал Фабио. — Я виноват, виноват.

— Это все книги, — сказала какая-то женщина. — Ты заучился. — И все согласно закивали, потому что кто же не знает, что книги, как вино: в меру — хорошо, а сверх меры — может обернуться куда как скверно. От книг бывает расстройство головы.

Все привел в порядок каменщик Баббалуче, хотя обычно, кроме беспорядка, от него ничего не жди.

— Не трогай фонарь, оставь его там! — крикнул он. Про Баббалуче недаром говорят, что у него медная глотка — такой у него голос. Слушать его одно наказание, но не услышать невозможно. Прихрамывая — он ведь был калека, — Баббалуче поднялся по ступенькам церкви.

— Сейчас я вам растолкую, вы, бочки дерьма, что это для вас значит, — начал Баббалуче.

Чего уж там греха таить. Наш каменщик слова не скажет без того, чтобы не ввернуть что-нибудь об экскрементах. Баббалуче поливал жителей Санта-Виттории такой отборной бранью, которая по законам Италии никоим образом не может быть занесена на бумагу, даже если эта бумага никогда не будет опубликована. Он сказал, что мы такие же вонючки и поганцы, как тот, кто, встав поутру, сует ногу в башмак и видит, что он использовал его ночью вместо горшка. Баббалуче может говорить нам такое, потому что много лет назад с ним кое-что произошло на глазах у всего народа, и народ это допустил. Баббалуче — это вроде епитимьи, которую наложили на наш народ.