Тайна Санта-Виттории - [21]
Когда-то Бомболини записал на открытке одно изречение Макиавелли и всегда носил эту открытку в кармане: «Удача — женщина. Если хочешь заставить ее повиноваться, бери ее силой, пока она не вырвалась из рук».
Так отдадим должное Бомболини. Он увидел, что ему улыбается удача, и без долгих размышлений тут же, на месте, овладел ею.
— В Дом Правителей! — крикнул он.
Одно мгновение казалось, что этому союзу не суждено осуществиться. Помыслы толпы были направлены на вино. Но наш народ не лишен деликатности, и люди согласились, правда с большой неохотой, подождать обещанного вина; сделав над собой немалое усилие, они, хотя и с мучительной медлительностью, все же повернули экипаж Бомболини, растолкали стоявших на пути, и двуколка снова запрыгала по булыжной мостовой к Дому Правителей. Бомболини намеревался сказать что-нибудь торжественное, подходящее к случаю, чтобы оно запечатлелось в умах, но ему не пришлось раскрыть рта.
— Властью, данной мне законным правительством го рода Санта-Виттория… — начал Витторини. Голос его, как и подобает всякому бравому солдату, был громок, и слова звучали, как команда.
Доктор Бара не ошибся, давая оценку итальянским солдатам и их искусству капитуляции: и Витторини и все остальные производили очень внушительное впечатление в момент сдачи. Старый служивый произнес речь; он говорил полчаса по часам и ни разу, как все могли заметить, не перевел дыхания. Смысла его речи не понял никто, и поэтому даже отдельные слова звучали для тех, кому они были адресованы, бессмысленно. Однако всем нравилось слушать Витторини — он говорил так красиво и пышно, и все фразы плавно текли одна за другой, как ручейки, и слова скользили, словно лебеди по тихой воде. Едва ли нужно пересказывать его речь в подробностях. Вам достаточно будет знать основное: если Итало Бомболини торжественно поклянется на святом распятии относиться с уважением к личности и личной собственности тех, кто первым сложил оружие (что означало «Банду»), ему, Итало Бомболини, будет вручен ключ от городских ворот и повешена на шею медаль мэра.
— Даешь ли ты нам сию торжественную и священную клятву? — вопросил Витторини. — Не забывай, что ты да ешь ее перед лицом священника, а значит, перед лицом самого господа бога.
Тут кто-то толкнул Бомболини кулаком в бок.
— Да, я даю вам сию торжественную клятву, — сказал Бомболини.
Тогда Витторини обернулся к народу, собравшемуся на площади. В то время как Полента скреплял клятву, осеняя Бомболини крестом, Витторини поднял вверх саблю с флагом.
— Граждане Санта-Виттории! — крикнул он. — Я даю вам вашего нового правителя.
Почти никто не отозвался на его слова. Речи его они не поняли, и происходящее было еще не совсем ясно для них. Если и были какие-то отзвуки на его слова — два-три приветствия, два-три угрюмых вздоха, смешок Баббалуче, да еще, кажется, Фабио фыркнул, лежа на заднем сиденье двуколки, — то налетевший порыв ветра заглушил и это, и вскоре наступила такая тишина, что слышно было только, как флаг Витторини плещется на кончике сабли. Кровли домов еще сверкали под лучами солнца, а на площади уже сгущались сумерки. Витторини произвел какой-то неопределенный жест рукой — он поднял ее ладонью вверх, как бы говоря Бомболини: «Я сделал свое дело, теперь очередь за тобой», и тут доктор Бара протиснулся поближе к солдату.
— Забери у него медаль, — прошептал он. — Народ его не хочет. Отними у него медаль. Мы совершили страшную ошибку.
Но тут же выяснилось, что доктор Бара не прав. Бомболини повернулся в своей двуколке лицом к народу, крикнул что-то, и это вызвало оглушительный рев и большое движение в толпе. Витторини обратился к доктору Баре:
— А это что тогда, по-вашему?
Люди ухватились за высокие колеса двуколки. Они почти подняли на воздух эту тяжелую дубовую двуколку, спеша повернуть ее и покатить в обратном направлении через площадь.
— Что это, по-вашему, может означать, как не то, что они избрали его своим правителем? — спросил Витторини. — Да они разорвут нас на части.
Женщины опустили священные картины и статуи; падре Полента зашагал по пустеющей площади к своей колокольне, а члены «Банды» побрели обратно к Дому Правителей, ибо одно из обещаний, данных Витторини, гласило, что к заходу солнца Дом Правителей будет освобожден.
Виноторговец крикнул всего четыре слова:
— А теперь будем пить!
Когда Роза Бомболини услышала крики, несущиеся со стороны Корсо Муссолини, она закрыла окна ставнями, сбежала по лестнице вниз, заперла на замок железную решетку перед дверью в лавку, потом снова поднялась по лестнице и стала у закрытого ставнями окна, откуда в щелку ей была видна Народная площадь.
Двуколка с ее мужем остановилась в двадцати футах от винной лавки.
— Отпирай! — крикнул Бомболини.
Когда ответа не последовало, кто-то протянул Бомболини булыжник, выломанный из мостовой. Бомболини передал булыжник одному из молодых Пьетросанто, сделал знак, и парень запустил булыжником в закрытое ставнями окно верхнего этажа.
— Отпирай! — снова крикнул Бомболини.
На этот раз распахнулись ставни, и Роза Бомболини высунулась из окна и поглядела вниз на двуколку.
Р. Крайтон повествует о тяжком труде рабочих-шахтеров в Шотландии в конце XIX века, об их борьбе за свои права.В романе «Камероны» нашли отражение семейные предания и легенды о жизни шотландских рабочих. Поначалу он развивается в жанре семейной хроники, повествуя о судьбе нескольких поколений шотландских шахтеров. Однако постепенно роман перерастает границы «семейного» жанра. История рабочей семьи становится частью истории, судьба Камеронов тесно переплетается с важнейшими социальными конфликтами эпохи.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.
Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».