Тайна реки Медной - [8]

Когда, помывшись и побрившись, Боб Хайли вместе с переводчиками пришёл к Инхаглику, в тёмной, но просторной комнате вождя оказались в сборе все старшие воины племени и шаманы. Никто не посмел бы упрекнуть Инхаглика в болтливости, однако подозрения, высказанные «доктором», показались старому вождю настолько тревожными и важными, что он решил не медля созвать военный совет. С первого взгляда Боб Хайли понял, что здесь ждут именно его. Он поклонился и положил к ногам Инхаглика три небольших свёртка.

— Что можешь ты сказать нам, брат мой? — негромко спросил Инхаглик. — Воины хотят послушать тебя, — от них у меня нет секретов. Скажи, неужели твои подозрения оправдались?

Боб Хайли сделал скорбное лицо и опустил голову.

— Мне очень жаль, что это случилось. Я до сих пор верил в добрые намерения русских…

В комнате стало очень тихо, только в костре, разведённом на камнях, шипели и потрескивали дрова. Двенадцать человек пристально смотрели на «доктора».

— Эти подарки русских нужно немедленно сжечь, — твёрдо произнёс Боб Хайли, и переводчик так же твёрдо повторил его слова.

Старый Инхаглик весь подался вперёд.

— Они… отравлены?

Хайли поморщился и вытер платочком руки.

— Да. И просто удивительно, что твой сын остался жив. Это потому, что я прибыл вовремя. Я дал ему очень дорогое лекарство, которого, к сожалению, у меня больше нет.

Индейцы переглянулись, и один из них, — крепкий, плечистый, с длинным шрамом, протянувшимся от виска до подбородка, спросил недоверчиво:

— Зачем же это русским? Пять дней назад я получил на фактории за горсточку золота много чаю и табаку. Вот, видишь, я курю этот табак?

— Ты получил его на фактории, — спокойно ответил Хайли. — Но здесь были люди, которые пришли с побережья.

— Зачем же русским людям с побережья убивать наших людей?

— Ты можешь спросить у них. Но мне говорили, будто русские хотят здесь поселиться. Они помнят, что на Медной погибло много их промышленников, и они этого не простят. Однако, может быть, мне говорили неправду? Тех русских, которые прошли вверх по реке на байдарах, я никогда не видел, и они не сделали мне зла. Но когда я лечил сына вождя, я понял, что мальчик отравлен. Теперь вам остаётся сжечь эти продукты и забыть о том, что здесь произошло.

Воины заговорили наперебой, и по выражению их лиц Боб Хайли понял, что ему не все ещё доверяют. С чувством удивления и зависти он подумал о русских промышленниках: как могли эти простые, зачастую неграмотные люди подбирать ключи к сердцам дикарей? Казалось, даже здесь, вдали от океана, многие воины были готовы сражаться за русских.

Переждав, когда стихли выкрики и шум, Хайли проговорил озабоченно и предостерегающе:

— Я опасаюсь, как бы не случилось плохое. Пусть никто не трогает этих продуктов. Сожгите их…

Коренастый крепыш со шрамом на щеке торопливо поднялся с места.

— Но разве огонь нам скажет, что ты был прав?

— Тогда отдайте этот сахар собаке. Вы сами увидите, она издохнет…

Индеец засмеялся:

— Сахар… собаке? Вы слышите, что говорит доктор: сахар отдать собаке!

Он наклонился, поднял все три свёртка и развернул их, придерживая у груди. Затем набил табаком трубку и закурил.

— Не смейте!.. Что вы делаете?! Вы умрёте!.. — закричал Боб Хайли, стараясь изобразить отчаяние и ужас, и с удивлением подумал о том, что все в этой комедии разыгрывается, будто в знакомой пьесе.

Индеец отступил на шаг и с удовольствием раскуривал трубку.

— Хороший табак.

Потом он взял кусок сахару и сунул его за щеку. Этот горбоносый американец теперь показался ему очень смешным.

— Ты видишь, доктор, я не умираю. Просто я не верю сказкам и ничего не боюсь…

Несколько рук одновременно протянулось к свёртку с сахаром. Почувствовав себя одураченным, Инхаглик впервые хмуро взглянул на Хайли.

Яд кураре, добытый где-то в Гвиане или на Амазонке, неспроста высоко ценился в британских владениях в Северной Америке. На него был не малый, хотя и тайный спрос. Кураре действует безотказно, парализуя дыхание, убивая жертву при полном её сознании. Хайли не мог сомневаться в результатах, он знал, что через две-три минуты хижину вождя наполнят вопли и стоны. Но проходила третья, четвёртая минута, а индеец безмятежно жевал сахар и покуривал трубку. Хайли испытал беспокойство: неужели фармацевты могли подсунуть ему вместо кураре какую-нибудь дрянь?

Нет, фармацевты не обманули «доктора»… Индеец вдруг покачнулся и рухнул прямо в костёр, разметав дымящиеся поленья. Инхаглик сам бросился к нему, приподнял, обжигая руки, и вынес на воздух. Индеец смотрел на вождя остановившимися глазами.

— Доктор… — прошептал он задыхаясь, — доктор сказал… правду…

Когда Боб Хайли выходил из хижины вождя, ему почтительно уступили дорогу.

Потапыч — управляющий факторией — по давней привычке вставал до зари. Пока промышленники спали, он успевал растопить печку, приготовить еду. Штурман Серебренников пытался было протестовать против этих забот управляющего и предлагал назначить поочерёдное дежурство, но хозяйственный и гостеприимный Потапыч считал утреннюю вахту своей обязанностью.

Как-то — это было на исходе метельного декабря — Потапыч увидел утром в лесу вблизи фактории многочисленные свежие лыжные следы. Он прошёл по следам не менее километра, насчитал десять пар лыж, с точностью определил, что это были лыжи индейской работы, и даже поднял сбитое о ветку оперение стрелы.