Тайна Рдейских болот - [6]

Лида сглотнула и тихо сказала:

— Я согласна.

Стол вдруг ожил, оплавился и, как послушный кусок пластилина в руках скульптора, свернулся, перетекая в кровать с большой подушкой и одеялом в белоснежном пододеяльнике.

Лида уже не помнила, когда в последний раз спала на кровати, а не на ящиках или на мешках. Сейчас она в полную силу осознала, насколько устала.

— Ложись. Тебе нужно отдохнуть. Когда проснёшься, всё уже будет кончено.

Мягкая перина и уютное одеяло убаюкивали, не давая оформиться какому-то вопросу, который ютился где-то в уголке сознания. Перед глазами всё стоял тот бидон с молоком. Плохое молоко… Из последних сил Лида цеплялась за явь, как за скалу над пропастью, но сорвалась в сон.

23 февраля 1941 г.

В квартире Семеновых нет ни стекол, ни рам. Хотя Пётр и провозил дрова на санках, в комнате, где окно закрыто только ковром, нагреть температуру выше трех градусов не удавалось. Праздник отметили последним жареным котом, студнем из кожи и овсяными лепешками из отрубей. Пили жидкий суррогатный кофе с глицерином вместо сахара.

Я оперирую по три раза в неделю. Но состояние мое ухудшается, у меня начались частые голодные обмороки. Несколько дней назад два часа не могла подняться после обморока на пустыре при возвращении из Бехтеревки.

Скучаю по Лидоньке. Как она там?

Тяжелые набрякшие облака полноправными владельцами затянули небо, и где-то внизу, чуть выше деревьев, словно пожухлое за зиму яблоко, гостило бледным диском в красном ободке солнце.

Как это странно, вдохнуть ранним утром сырой весенний воздух с примесью запаха талого снега. Головная боль всегда отключала обоняние, а между приступами притупляла его. Но сейчас Лиде казалось, что с лица сорвали маску, мешающую дышать.

На рассвете обоз продолжил путь. Лида ехала на подводе разведчиков. Она встала и обернулась. Далеко сзади тянулся обоз. На открытой ладони болот, покрытой редкими елями, двести с лишним саней казались длинной черной гусеницей, осторожно ползущей по седым топям.

— Через пару часов будем на месте излома.

Длинный палец Михаила Харченко упёрся в точку на старой пожелтевшей карте, что лежала у него на коленях. Если доберёмся без приключений — проскочим на скорости. Сразу окажемся под защитой восьмой гвардейской дивизии.

Лида чувствовала себя виноватой. Она никак не могла решиться сказать Михаилу, что не сможет помочь. И еще одна мысль её мучила. А что если старик обманул насчет помощи, чтобы выманить согласие?

К излому подошли к полудню. Тяжелые тучи не разошлись, а напротив, затянули всё небо, сырой ветер трепал полы одежды, забираясь в рукава и за воротник.

Где-то за деревьями раскатилась густая пулемётная очередь, и Лида вздрогнула.

— Засада! К бою!

В первое мгновенье страх сковал движения. Усилием воли Лида поборола первый панический приступ.

— Отводите обоз! — закричал Михаил, как будто его могли услышать. Он выхватил ракетницу и выпустил два залпа в небо. Лида знала, это приказ обозу сворачивать на запасной путь. Она представила, что сейчас там творится. Наверное, Нестор размахивает руками, раздаёт инструкции, и медленно, неуклюже первая подвода, которой правит мальчишка с огромными от ужаса глазами, сворачивает в сторону.

Немцы полукругом приближались к разведчикам, их каски мелькали между деревьями.

— Рассредоточиться! — крикнул Харченко. Лида увидела, как врассыпную повалили люди с саней. Сама она кинулась за Михаилом.

— Много их, — сказал бородач, что полз слева от Харченко.

И, указав рукой вверх, добавил:

— Через десять минут будет еще больше.

Лида посмотрела наверх и увидела красную летящую ракету.

Наперебой затараторили автоматы. Бородатый дёрнулся и упал. Из уголка губы сочилась струйка крови, и через мгновенье его взгляд остекленел. Лида закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Михаил, пополз вперед и неистово застрочил из своего оружия. Одновременно упали два немца, и заглохла ближняя очередь.

Отчаяние сковало грудь. Она чувствовала себя совершенно бесполезной.

— Ну, всё, теперь только на чудо надеяться, — прошептал Михаил, но Лида его услышала. Она зажмурилась и…

Как будто выключили звук. Она медленно открыла глаза и увидела застывший крик на перекошенном лице Харченко, и руки, вцепившиеся в автомат. Она видела плотного бойца, застывшего с автоматом в руках чуть впереди. И его ушанку, сбитую пулей и висящую в воздухе в метре от него. Чуть сзади ссутулился парень, совсем еще мальчишка, с глазами, полными ужаса, и с руками, прижимающими к себе винтовку.

Она медленно встала.

— Всё готово. Можем идти, — услышала она сзади знакомый голос.

Лида посмотрела на странную девственную дорогу, ведущую вдаль. Туда, в советский тыл. Туда, где работает дорога жизни, и она сможет попасть в город к бабушке. На секунду вспомнила картинку из детства. Улыбающаяся бабушка в летнем сарафане с бидоном молока идёт во двор. Позже она скажет, что это плохое молоко.

— Ну же. Путь свободен, — Априор был как всегда спокоен.

Она обернулась. Застывший фашист с деловым, почти спокойным лицом, приготовил к броску гранаты.

— Подожди, — сказала Лида Априору.

Тишина. Даже деревья не покачиваются. Мёртвая дорога белой нитью уходит вдаль.