Тайна распятия - [17]

После запрета деятельности Общества работа над русским переводом Библии приостановилась. Лишь спустя тридцать два года надежды поборников издания «русской» Библии сбылись: император Александр II снова разрешил перевод и печатание Священного Писания на русском языке. Перевод должен был осуществляться под руководством синода — высшего управления православной церкви. Была проделана большая работа для того, чтобы русский перевод книг Священного Писания как можно точнее соответствовал текстам древних подлинников, а также обладал литературными достоинствами.

— Прости, что я снова тебя перебиваю, но из твоих слов следует, что все важнейшие решения о том, когда и какую Библию издавать и издавать ли вообще, во всей новейшей истории принимались не Церковью, а царями и императорами, то есть светской властью?

— Во всяком случае, в России начиная с XVIII века так и было. Разумеется, что в этом процессе Церковь принимала самое деятельное участие, но за монархами всегда было главное слово, они ведь не зря на Руси назывались самодержцами. Вспомни, например, как выглядели символы верховной власти в России — держава и скипетр, а ведь точно такие же символы художник Врубель, да и другие просветленные живописцы, изображали как знаки божественной власти в руках ангелов и пророков. Возьми хотя бы фрески в киевской Кирилловской церкви и во многих других древнейших храмах… Это ведь не случайное совпадение, в церковном каноне просто так ничего не бывает.

— Так вот, — продолжил Валентин, — в 1862 году, сорок лет спустя после первого издания русского Нового Завета, было выпущено в свет его второе издание, несколько улучшенное, на более современном русском языке. Одновременно решено было заново тщательно подготовить перевод всех книг и Ветхого Завета. Для этого был избран специальный комитет при Петербургской духовной академии, который сделал попытку как можно более полно охватить все имеющиеся первоисточники. И наконец в 1876 году впервые вышла из печати полная русская Библия. Этот перевод Священного Писания получил название «синодального», так как он был издан под руководством синода. Произошло это почти три века спустя после появления первоначальной церковнославянской Библии.

Закончил свой рассказ Валентин Флоровский так:

— Как свидетельствуют некоторые источники, еще Августин Блаженный писал, что «сам бы не верил в Евангелия, если б делать этого не велел авторитет Церкви». Ему также приписывают следующее признание: «Если я в Библии встречаю ошибки, то я думаю, что это ошибки не сказавшего их Господа Бога, а ошибки переписчиков или переводчиков. Если я убеждаюсь, что здесь нет ошибок переписчика или переводчика, то я думаю, что это я сам чего-то здесь недопонимаю. А если я убеждаюсь, что здесь дело не в моем недопонимании, что ошибка очевидна, противоречие в самой Библии налицо, то я думаю, что правильное понимание библейских ошибок мне откроет сам Господь Бог на том свете, если я после смерти попаду в рай. На этом и успокаиваюсь». Давай же и мы успокоимся на том, что истина все равно пробьет себе дорогу, ее не остановить, а ошибки для того и существуют, чтобы их исправлять и больше к ним не возвращаться.

* * *

«Все, на сегодня хватит», — решил про себя Сергей Михайлович, взъерошил курчавые волосы и стал собираться домой. Было еще не поздно, а от института, который располагался на Трехсвятительской улице, до их с Анной квартиры на перекрестке Андреевского спуска и Боричева тока пройтись было недалеко и, учитывая нынешнюю погоду, одно удовольствие.

Был конец сентября. Деревья в большинстве своем еще хранили с трудом отвоеванную у жаркого лета зелень, хотя кое-где, особенно на каштанах, листва уже подернулась золотистыми оттенками осени. Киевские парки начали покрываться первыми опавшими листьями, но дворники их пока не трогали, давая возможность детворе нашуршаться вдоволь. Сергей Михайлович специально выбрал длинный кружный путь домой — через парк на Владимирской горке, где легко дышалось свежим днепровским воздухом, напоенным ароматом влажной осенней земли.

В таком лирическом настроении он прошел через Михайловскую площадь, по улице Десятинной, спустился вниз по Андреевскому спуску и прямо в дверях своего парадного столкнулся с почтовым посыльным, который работал тут уже лет десять и хорошо знал профессора Трубецкого. Сергею Михайловичу время от времени приходили всякие странные пакеты, и волей-неволей местное почтовое отделение научилось отличать столь необычного клиента от остальной публики.

Эх, нет уже того старого Подола, который помнят коренные киевляне, а ведь когда-то, в те далекие времена, которые всегда почему-то кажутся добрыми, почтовый посыльный на Подоле был важной персоной, можно сказать, отцом родным! «Роза Годиевна! — бывало кричал он на всю округу. — Сынок ваш Мойша из Бобруйска прислал вам телеграмму. Так я лучше вам ее прочитаю, шоб не ходить через усю вулицу». И он читал, и вся улица потом обсуждала, почему это Мойша решил бросить учиться на тракториста, а пошел шить шляпы, как это делали его отец и дед. А ответ был прост: потому что тракторам на Подоле делать совершенно нечего, а вот шляпников там было хоть отбавляй!