— Уф! Отлегло от души, — сказал Другов.
В это время в коридор вошла группа студентов. Они видели Другова и пришли звать его на собрание.
— Андрей Васильевич! Профессор! — раздавались крики. — Идемте на собрание в главную аудиторию. Народу много собралось.
Другов запер кабинет и пошел в большую аудиторию, где было собрание. Званцев на всякий случай остался во флигеле.
Аудитория была полна народа. Здесь были студенты, преподаватели, служащие, рабочие института.
На собрании выступал с докладом директор института. Он говорил об итогах прошлого учебного года, о новых программах, о студентах–отличниках, о работе всего коллектива.
Прослушав доклад, профессор вместе с Ваней, Ольгой и еще несколькими студентами пошел во флигель. Инженер их ждал в коридоре. Не желая отпирать своего кабинета, Другов зашел в соседнюю комнату и уселся на диване отдохнуть.
— Да! Действительно, — говорил профессор, — вы, Сергей Ильич, тогда были правы. Нельзя было столько тянуть и не сообщать о нашем деле. Может быть, давно бы уже выловили этих молодчиков.
За закрытой дверью в это время послышался какой‑то шум и возня. Званцев вскочил со стула, кинулся к двери и дернул ее. Дверь не подавалась.
— Нас заперли! — закричал он.
Все вскочили и начали тянуть дверь, но без успеха.
Другов прежде всего стал рыться в кармане… Ключи от несгораемого шкафа были на месте, на цепочке, прикрепленной к петле пиджака.
— Проклятие! Кто‑то засунул в дверную ручку палку, скорее ломайте дверь!
Стали стучать в дверь, — пытались сорвать ее с петель — ничего не вышло, дверь была крепкая.
Тогда инженер достал свой нож, который уж не раз выручал его, и стал вырезать нижнюю филенку двери. Званцеву помогал Ваня.
— Скорее! Скорее! Ради всего святого, — торопил их профессор.
Прошло, однако, около получаса, прежде чем удалось подрезать филенку со всех сторон. Наконец ударом ноги филенка была вышиблена, Ваня пролез в отверстие, вынул кусок железной трубы, засунутой в дверную ручку, и освободил всех из плена. Бросились к кабинету… Дверь его была открыта. Несгораемый шкаф взломан. На полу валялись бумаги, деньги, платиновая посуда, но… конверта с чертежом не было. Все остолбенели. Другов схватился за голову.
— Украли. Нет! Нет, не может быть! — шептал он.
Снова стали перебирать разбросанные бумаги. Конверта не было.
— Что делать! Что делать?
— Как это могло произойти?!
— Кто проболтался? Ваня, вы никому не говорили?
— Нет, никому, решительно никому.
— Может быть, в шутку, нечаянно?
— Нет, честное слово, нет, не говорил.
— Кто еще знал? Ольга, вы никому не сообщали о том, что чертеж будет заперт здесь?
— Нет, никому не говорила… только Юрию…
— Какому Юрию?
— Юрию Станиславовичу, — ответила Ольга, бледнея.
— Пашкевичу?!
— Да… он мой жених.
— Жених! Пашкевич‑то! — воскликнул Другов. — Так ведь он давно уже женат! Его жена и двое ребят живут в Тарасовке!
Лицо Ольги вытянулось, глаза и рот широко раскрылись… и она зарыдала.
— Но неужели Пашкевич из этой же темной компании? — продолжал Другов. — Он же пострадал за нас, на него самого напали бандиты.
— На него напали?! — с яростью закричал Званцев. — Никто на него не нападал. Он все наврал. Он шел к нам для каких‑то своих грязных дел с револьвером в кармане, и от действия лучей револьвер сам разрядился. Ах! Я во всем сам виноват. Мне тогда же вся эта история с нападением показалась подозрительной, а я ничего не предпринял. Ну, конечно! И пальто у него загорелось… а револьвер он успел куда‑нибудь закинуть…
— А я рекомендовал! Кого! Ольгу… О, безмозглая дура! Неужели не хватило у тебя ума, чтобы раскусить этого франтика! — закричал Ваня.
Ольга рыдала, лежа на диване, и билась головой о подушку.
— Что же делать? Что же делать? Все… все пропало, — твердил профессор.
— Надо действовать! Не все еще потеряно. Сейчас же звоните Ремизову. Прошло не более четверти часа, как они скрылись.
Инженер овладел собой.
— Пашкевич сегодня был здесь?
— Был, — сказал Ваня.
— Я видела его в коридоре… он разговаривал с блондином маленьким, — сказала Ольга, не переставая рыдать.
— С белобрысым! Ваня, звоните Ремизову. Андрей Васильевич, закройте кабинет… пусть все остается, как было. Вам, Ольга, придется обождать здесь. Возьмите себя в руки.
Но Ольга рыдала и, казалось, ничего не слышала.