Тайна, приносящая смерть - [2]

Деньги остались целыми. А вот ценности пропали.

Георгий Иванович Степушкин тяжело, с надрывом вздохнул.

Как же жаль ему того добра, как же жаль!!! Он ведь последний срок мотал за него. На нарах корчился и грел себя под куцым одеялом одной-единственной мыслью, что когда выйдет, то...

Применения антикварным ценностям не нашлось по день грабежа, как ни странно. Да он его и не искал. Где-то на уровне подсознания, еще когда грабил того старого известного антиквара, он лелеял глупую совершенно идею оставить все его добро себе. Захотелось вдруг владеть всем этим сказочным богатством, жить среди этой дорогой старинной роскоши. Трогать ее руками, примерять на себя. Захотелось обставить свою жизнь так, как она была обставлена у этого странного седого старика, снующего по квартире в рваных стоптанных тапках и выцветшем рваном в подмышках халате.

Применил, идиот старый? Все потрогал? Насладился?

Георгий Иванович решил пройти вдоль домов, что кольцевали площадь. Может, и обнаружится вывеска с замысловатым названием. Если нет, стало быть, соврал ему следователь. Соврал, чтобы выпроводить и команду затем в дежурной части оставить – не пускать гражданина такого-то и такого-то по причине его невменяемости и неуравновешенности.

Нашлась! Нашлась вывеска! Неброская, потому сразу и не заметил. Невеликих размеров, но явно что дорогая, намекающая на солидность и основательность.

Степушкин поднялся тремя ступеньками к массивной двери, дернул за ручку. Дверь мягко поддалась. Сразу за дверью турникет, охранник вскочил со стула, потребовал документы. Предъявил, что ему, жалко, что ли. И даже сказал, что его должны ждать. Охранник сунулся в пустой журнал с одной-единственной заполненной верхней строчкой. Покивал важно:

– Проходите. – И запустил в движение преграждающий путь турникет. – Дарья Дмитриевна вас ждет.

Девочка была прехорошенькой. Степушкин аж слюну сглотнул, до того ему девочка понравилась. Высокая, ножки – струнки. Попка, юбочкой обтянутая, аккуратная, ручки ухоженные. Короткая стрижка, симпатичное молодое лицо. Степушкин чуть было не повернул обратно.

Разве могла такая красотка соображать и искать преступников? Такой только под руку с богатым фраером прогуливаться по тусовкам и площадям городским. Хрустеть карамельками да, прости господи, по команде юбчонку задирать. Что она смыслить может?

Глазки Дарьи Дмитриевны его остановили. Умненькие такие, въедливые. Такие, что не смотрят, а внутренности твои перебирают с последующей сортировкой. Такие глазки подвести не могли, это точно. И в такие Степушкин за долгую свою уголовную жизнь насмотрелся вдоволь.

– Здрассте, Дарья Дмитриевна, – с полупоклоном поздоровался Георгий Иванович. – Можно присесть?

– Да-да, пожалуйста, – хозяйка просторного шикарно обставленного кабинета кивнула в сторону стула, выставленного посередине. – Присаживайтесь... Георгий Иванович Степушкин, если не ошибаюсь?

– Он самый, он самый, охрана и документ мой смотрела. – Степушкин вытянул из кармана штанов большой клетчатый носовой платок, прошелся по голому почти черепу. – Еле нашел вас, так спрятались... Вывеска незаметная опять же... И почему «Ванда»?

– Имя это такое женское, не слыхали? – усмехнулась Полукарова.

Ну не рассказывать же было гостю, что название придумали, соединив половинки двух имен: Ваня и Даша. Вот и получилось: Ванда. Напарник смущался тому, что его имя первым стояло, настаивал на переименовании. Даша только отмахнулась:

– Пусть остается так, мне нравится.

Так и оставили.

– Имя... – Георгий Иванович пожевал губами. – Может, и слыхал. Я много чего слыхал за долгую жизнь. Слышали о моей беде?

– Немного.

– Поможете?

– Не знаю. Ничего не могу обещать заранее. Мне нужно знать все обстоятельства дела и...

– А мне нужно знать ваши расценки! – перебил ее Степушкин. – Может, зря и пришел? Может, у вас тут за день по тысяч десять нужно платить. И... Я человек старый, одинокий, бедный... Больной к тому же. Слыхали о моей беде?

Врал безбожно!

Старым он лишь выглядел, проведя большую часть сознательной жизни в тюрьме. Оттого и сутуловат, и худоват был, волосы опять же растерял до сроку. Одиноким тоже не мог считаться, бабы липли на него, как на варенье. Что им в нем было, он мог лишь догадываться.

Дом добротный? Да, это было. Приобретению он много времени и сил посвятил. Воровал, не тратил, не шиковал, копил тайком от напарников. Потом, выйдя в очередной раз, домик-то и прикупил, оформив на тетку свою престарелую. И оформлением договора ренты сразу в правах узаконился. Тетка, понятное дело, долго не протянула, померла. Дом перешел к Степушкину. В нем он и жил теперь, успев и надстроить, и перепланировать изрядно. Деньги-то были!

Ремонт забабахал такой, как в телевизоре показывают. На мебель не поскупился. Не все же ему хрусткими нарами спину свою и ребра мять. Надо же когда-то и на мягком поваляться, и теплым укрыться. А роскошь он любил. Любил, чтобы все красиво было.

Эта-то вот любовь его и сгубила. Из-за нее, проклятой, он теперь и сидит перед этой симпатичной девчонкой, возглавляющей сыскарское агентство со странным, совсем не подходящим случаю названием.