Тайна прикосновения - [24]

— Ого! Какие к нам гости! Сама «докторица» пожаловала!

Паша покраснела. Она не ожидала увидеть здесь Ивана: Марчуковых в Алешках хоть пруд пруди.

— Это Паша Киселёва. И нечего пялиться, братишка. Ставь своё колесо туда, где было!

Они прошли через сенцы и кухню с русской печью в светлую горницу. Здесь стояли длинные лавки вдоль окошек, стол, накрытый светлой скатертью. В углу, со свисающим по краям рушником, — иконы с зажжённой лампадой. Из соседней комнаты доносился стук швейной машинки: Паша знала, что старший Марчуков лучший портной во всей округе и шил на заказ не только костюмы, но и зимнюю одежду.

В большом, по сельским меркам, доме была ещё и спальня. Зина приоткрыла в неё дверь и спросила негромко:

— Мамочка, может, что надо?

В это время в горницу вошёл сам хозяин — среднего роста, седой, сутулый, на кончике носа очки в тонкой оправе. Карие глаза (как у Зинули!) живо глянули на гостью.

— Папа, это моя подруга, Паша Киселёва. Вместе учились в Борисоглебске, сейчас работает в нашей больнице.

— Пётр Агеевич! — с лёгкой хрипотцой в голосе представился глава семейства. — Милости просим отобедать с нами!

— Нет, спасибо, я только на минуточку!

— Вы у нас, кажется, в первый раз? Так что не откажите, очень наслышаны. Да, да. Похвальные отзывы! Да вот и Зинуля отменный борщ сварила, она не отпустит!

— Раздевайся, Пашуня! Мы печь уже каждый день топим.

И вправду, в доме было тепло, уютно, пахло лампадным маслом, как в детстве. А она, Паша, уже забыла, что такое свой дом.

Зина принялась накрывать на стол, и Паша с охотой принялась помогать. Могла ли она думать, что когда Зина уедет, этот стол ей придётся накрывать каждый день?

— Ой, Паша, какой красивый город Питер! Не передать! А в Пушкине — природа. Эта осень была просто золотая! А у меня в Питере брат Лёня учится, в лесотехнической академии. Я тебе рассказывала: у меня пять братьев. Я младшая. Ещё Виктор, он военный, служит под Питером, Костя — архитектор. В Питере живёт дядя Ваня, брат папы, — у него тоже куча сыновей и, представляешь, как у моего папы, одна дочь — Вера. Пашуня, давай на следующий год к нам, в институт!

— Я хочу в медицинский. Вот поработаю два года, буду поступать в Воронеже.

Меж тем на столе появился чугунок с борщом, большая миска с мелко порезанной вареной картошкой, политой душистым подсолнечным маслом, солёные огурчики.

Зашёл Ваня, громко крикнул с порога:

— Сестрёнка, кормить будешь?

Поднялась и Ольга Андреевна с постели, подошла к столу. Паша поняла, что Иван похож на маму. Хозяйка улыбалась, точно так же, как Иван.

— Мамочка, вот теперь у нас свой доктор, она тебя быстро вылечит! — тараторила Зиночка.

— Ольга Андреевна, как Вы себя чувствуете? Давайте я Вам пульс посчитаю.

— Спасибо, деточка, сейчас уже хорошо. Ваш врач таблетки прописал хорошие, бог даст, расхожусь. А ты что считать-то будешь?

— Мама, это сколько ударов в минуту твоё сердце делает, — вмешался Иван.

— Да кто ж его когда считал? Я вот и не болела никогда, да и никто мне ничего не считал. А тут пришёл врач, замотал мне чем-то руку и стал качать грушу резиновую.

— Это он Вам давление мерил, — пояснила Паша.

— Вот-вот.

Зиночка разливала наваристый борщ по мискам, Иван заговорщицки поглядывал на неё.

— А скажи, Зинуля, твоя подружка честная?

— Ты что мелешь? Он у нас шутник ещё тот, ты, Паш, не обращай внимания! Избалован вниманием, что и говорить, первая персона на деревне — и артист, и активист.

— А это по-честному, если она от всех нас свой голос прячет? С девчонками в больнице поёт, а к нам в клуб идти не хочет.

— Значит, вы так приглашаете! Пашуня, тебе нравится, как ребята поют?

— Хорошо поют. Я так вряд ли смогу, — зарделась Паша.

— Паша, как ты сюда приехала, расскажи!

— По распределению.

— Неужели со станции Народной пешком шла, с чемоданом?

— Главврач прислал Зайцева на Зайчике.

— Да что ты говоришь! Зайчик ещё жив? Ваня на нём чуть на тот свет не уехал. Вань, лет семь назад это было? Ушли вместе с Зайчиком под лёд весной. Так Ваня сам выскочил и его вытащил. Хорошо рядом с берегом, попали в полынью. Приехал домой, как сосулька. Слёг, температура — сорок. Врач послушал, сказал как приговор: двустороннее воспаление лёгких. потом не мог поверить, когда Ваня через неделю поднялся и попросил борща.

— Такой борщ кого хочешь вылечит! — улыбался Иван, поглядывая на Пашу.

— Да уж, а теперь как чуть простынет — так кашель!

— Не кашляет только тот, кто не живёт! — смеялся Ваня.

Всё это время Пётр Агеевич молча ел, прислушивался к разговору молодёжи, озабоченно поглядывал на бледное лицо жены.

* * *

Зимним январским вечером Паша надела овчинный полушубок, подаренный ей главврачом, валенки, шапку и отправилась в клуб, на репетицию. Падал мелкий снежок, было морозно, но безветрено, снег скрипел под ногами, когда она шла по тропинке к фонарю, что горел над дверями избы-читальни.

Шапку-ушанку ей пошил Пётр Агеевич за то, что она почти каждый день приходила к тёте Оле, мерила ей давление, приносила лекарства. Зина, уезжая, попросила позаботиться о матери.

Ваня Марчуков работал агрономом, готовился поступать на рабфак, но репетиции не пропускал. В конце концов, она привыкла к нему, к его шуткам и даже не заметила, как он занял в её душе все первые места. Казалось, он всегда двигался, куда-то летел, бежал, спешил и всем вокруг дарил свою белозубую улыбку. Дома его звали непоседой. У Марчуковых в доме не было курящих мужчин, никто не пил самогонки или ещё чего-то. Очень быстро Паша перестала замечать, что Иван взрослый двадцатисемилетний мужчина, и ей стало обидно, что он обращается с ней, как с девчонкой.