Тайна портрета неизвестной дамы - [4]

Он взял билет, повесил в гардеробе мокрый плащ, и вошел в зал, полный тайны, заключенной в древних, написанных рукой известных и неизвестных художников, полотнах. Он переходит из зала в зал, смотрит на мир, давно уже умерший, отшумевший, как эта осень, застывший в потускневших красках, покрытых сетью паутинок, картин. Он вглядывается в лица людей, живших сотни лет назад, любуюсь природой, не израненной шрамами дорог, смотрит на закаты и рассветы, не закопченные дымом фабричных труб. Один портрет особо привлек его: дама, в длинном, красном платье, с густыми черными, падающими на обнаженные плечи волосами, стоит у перил лестницы; одна рука ее небрежно касается перил, другой она поддерживает платье. Она спускается по ступеням, нога в позолоченной туфельке уже сделала шаг, появившись из-под края платья. Глаза ее, светящиеся тайным, зеленоватым светом, смотрят на него в упор.

Он узнал ее сразу, это была она, та, от которой он уже целую неделю ждет письма. Взгляд, поворот головы, тонкая прядь волос, упавшая на лоб, печальная улыбка, застывшая в уголках губ. Не дыша смотрит он на портрет. Откуда она здесь, среди картин семнадцатого века? Кто мог изобразить ее? Надпись под картиной гласит: «Портрет дамы. Неизвестный художник». Он не заметил, как подошла женщина, служащая музея, и что-то спросила, потом тронула его за рукав, — он обернулся и посмотрел на нее отрешенным взглядом.

— Что с Вами, молодой человек? Вы уже больше часа стоите у этой картины.

— Эта картина, — ответил он. — Откуда она у Вас?

— Выставка передвижная, картины собраны из разных музеев, если хотите, я уточню.

— Уточните, пожалуйста, я подожду.

Она ушла, а он остался наедине с картиной, написанной неизвестным художником три века назад. Смотрел на нее и не мог двинуться с места. Наконец вернулась служащая музея, и сказала:

— Эту картину мы получили из Рошанска, возможно, там есть более точные сведения о ней.

Рошанск, там живет она, та, от которой он ждет письма. Она живет там сейчас, а картина написана в семнадцатом веке, во Фландрии, расположенной за тысячи километров от Рошанска.

— У Вас есть проспект выставки с фотографиями картин?

— Есть, вот, пожалуйста, — женщина протянула ему проспект, напечатанный на глянцевой бумаге.

Он взял его, нашел картину неизвестного художника, но и в проспекте оказалось информации не больше, чем в табличке под картиной.

— Неужели никто не может установить имя автора полотна? — спросил он.

— Авторы обычно ставят свою подпись вот здесь, в углу, — показала служащая музея на нижний угол картины, — но на этой нет подписи, здесь только какие-то цифры. Ни один искусствовед не смог определить назначение этих цифр.

— Возможно, цифры нанесены позднее, как номер в чьей-то коллекции?

— Нет-нет, возраст цифр соответствует возрасту картины.

— А по стилю, хотя бы предположить можно, чьей кисти может принадлежать она?

— Из всех известных нам мастеров никто так не писал.

Он уже тогда решил, что непременно полетит в Рошанск, каждое утро туда отправляется самолет, «Ту-124», прилетает из Рошанска поздно вечером, а утром улетает обратно, только бы не отменили рейс из-за погоды. Он купил проспект у служащей музея, поблагодарил ее, и вышел в дождь. Через два квартала от музея, в полуподвале старого здания с потемневшей, местами облупившейся краской, отмеченного тусклой медной табличкой: «Памятник архитектуры», — касса «Аэрофлота». Летом здесь выстраивается очередь, хвост торчит из полуподвала, но сегодня нет желающих улетать в эту серую, дождливую осень. Он взял билет, и отправился на почтамт, дать телеграмму, предупредить, что завтра утром будет в Рошанске. Почему она не пишет? Почему? Он взял бланк телеграммы, отошел к столику, обмакнул перо в чернильницу, и стал писать адрес, но пока обдумывал текст большая капля, сорвавшись с капюшона плаща, упала на бланк, буквы расплылись. Он смял бланк недописанной телеграммы, выбросил в корзину, откинул капюшон плаща, и взял другой бланк, аккуратно заполнил его, подал в окошко. Девушка за полупрозрачным окошком, пересчитав слова, сделав какие-то пометки на бланке, назвала сумму, получив деньги и отсчитав сдачу, она положила телеграмму в папку, где уже лежали другие.

— Скажите, — спросил он, — можно надеяться, что адресат получит телеграмму сегодня вечером?

— Надеяться всегда можно, сейчас отправим, а когда доставят — не знаю, не от нас зависит.

Домой он шел пешком, под дождем, по лужам, по вымокшим улицам, и ненастная осенняя погода, и резкий, пронизывающий ветер, и летящие навстречу капли дождя — все это создавало ощущение какой-то нереальности мира. Почему-то никак не выходил из головы случай с каплей, упавшей на бланк телеграммы. Может быть, не стоило ее посылать? Может быть, вообще не стоит лететь в Рошанск? Ну, почему нет писем? Как она оказалась там, на картине? А может, это только бред больного воображения? Случайное сходство, какие-то общие черты, подмеченные вдруг, в состоянии нервного ожидания, а воспаленное подсознание, где постоянно присутствует ее образ, дорисовало остальное? Дома он открыл проспект, и вновь стал всматриваться в картину: нет, ошибки быть не может — это, несомненно, она. Не только внешнее сходство поразило его, было в образе женщины, запечатленном неизвестным художником на холсте, что-то большее, неуловимое, но говорящее, что это была именно она; она, и никакая другая, похожая на нее внешне.