Тайна поповского сына - [30]

И солдаты, и офицеры знали, что командир их не выдаст.

Его люди всегда были сыты, одеты, и только в одном он был строг до педантизма — это в соблюдении всех артикулов.

И действительно, на всех смотрах и парадах Измайловский полк отличался выдержкой и дисциплиной.

Никто во всей пехоте не умел так стройно отбивать на марше «короткие темпы».

Кроме того, он чрезвычайно заботился о здоровье солдат.

Все это создало ему особую любовь и популярность.

Из всех братьев Биронов он являлся счастливым исключением.

Старший брат Эрнест, фаворит, как известно, отличался необычайной жестокостью. Другой брат, Карл, генерал-аншеф, несколько лет квартировавший в Стародубе, вел себя, по свидетельству архиепископа Георгия Конисского, как самый свирепый азиатский султан. «Его скаредства, — пишет он, — мерзят самое воображение человека».

Самой незначительной вещью считалось отрывать от грудных детей молодых матерей и доставлять их на псарню Карла Бирона для выкармливания щенков из его псовой охоты.

Если Густав примирялся с жестокостями Эрнеста, считая их государственною необходимостью, не понимая, а веря на слово старшему брату, то поступки Карла вызывали в нем дрожь отвращения.

Густав Бирон перенес в жизни только одно горе — это смерть любимой им красавицы жены, принцессы Меншиковой, Александры Александровны, дочери знаменитого сподвижника Великого Петра — Данилыча. Долго он не мог забыть этой черноглазой красавицы, но прошло несколько лет, молодость, походы изгладили из его души образ первой жены, и в настоящее время Густав не на шутку влюбился в красавицу Якобину Менгден, фрейлину императрицы.

Она, по-видимому, отвечала ему взаимностью, и молодой генерал чувствовал себя бесконечно счастливым.

Все содействовало его счастливому настроению. Он чувствовал себя, кроме того, героем.

Он сыграл решительную роль в знаменитой Ставучанской битве, когда с тремя тысячами своих гвардейцев много часов удерживал бешеный натиск тринадцати тысяч отборного войска янычар, и тем дал возможность фельдмаршалу Миниху совершить свое великолепное фланговое движение и уничтожить армию Вели-паши.

Из всего доклада Розенберга относительно борьбы между Волынским и герцогом он вынес только одно убеждение, что теперь ему не удастся привести в исполнение свое намерение, которое состояло в том, чтобы выстроить для своих солдат слободу.

Для этой цели он обратился с официальной просьбой отпустить Измайловскому полку взаимообразно бревна, ценою в пятьсот шестьдесят рублей, запасенные конюшенною конторою для зверового двора. А так как Волынский был обер-егермейстером и, следовательно, начальником конюшенной конторы с ее зверовыми дворами, то, естественно, при обострении отношений между герцогом и Волынским Густав не мог рассчитывать на удовлетворение его просьбы.

Это было единственное, что он видел в распре, грозившей падением его брату, а значит, и ему.

Розенберг, выслушав эти опасения генерала, только пожал плечами и перешел к другим докладам.

Но для настроения Бирона этот день был неудачный. Словно все сговорились испортить счастливое расположение его духа.

Промемория командира Конного полка Петра Бирона о смертоубийстве офицеров всемилостивейше вверенного ему полка, с резолюцией самого герцога, конечно, на немецком языке: «Разыскав, примерно наказать каналий офицеров».

«Ну, это еще куда ни шло. Поссорились молодые люди, — думал Бирон, — можно и замазать». Но вот что заставило его схватиться за голову. Рапорт начальника Саратовского гарнизона майора Бранта об оказании ему со стороны помещика Кочкарева, при содействии ему в том сержанта лейб-гвардии Измайловского полка Астафьева, вооруженного сопротивления и возбуждении к бунту крестьян, при исполнении им служебных обязанностей по сбору подушных недоимка по указу ее императорского величества и по повелению его светлости.

— О, вот чего брат никогда не прощает! — с тревогой произнес он.

И действительно, на рапорте твердым почерком герцога была положена резолюция: «Сержанта Астафьева немедля предоставить в Тайную канцелярию. О Кочкареве дело будет особо».

— О-о! — произнес Густав. — Брант, майор Брант! Знаю, в тридцать четвертом году вместе служили, трус и вор в армии был преизрядный!..

— Тайная канцелярия! — прервал он самого себя. — Ишь, кто там! А! простой генерал Ушаков, а здесь Измайловский полк.

— А вот, — проговорил Розенберг, подавая ему бумагу, — вот и указ Тайной канцелярии в канцелярию полка о незамедлительном доставлении в оную сержанта Астафьева.

Бирон ударил кулаком по столу и шумно вскочил.

— Указ из Тайной канцелярии! Указ! — с ударением проговорил он. — Я покажу им указ! Я покажу! Ладно, садись, пиши…

Розенберг послушно сел. Густав Бирон крупными шагами ходил по кабинету, щеки его побагровели, глаза сверкали. Он начал диктовать по-немецки. Потом эту бумагу перевели и отправили в русском переводе. Прежде всего, в этой бумаге было сказано: так как Измайловский полк лично принадлежит императрице, то без доклада ее величеству не только офицер, но даже рядовой никому не может быть выдан. А затем, гласил этот замечательный документ, командир полка приказал уведомить Тайную канцелярию, чтобы впредь она благоволила относиться в Измайловский полк не указами, которых принимать не будут, а промемориями, как уже сносится с полком военная коллегия, место выше Тайной канцелярии, так как там заседают фельдмаршалы, а не простые генералы, как господин Ушаков. Полк гвардии, продолжал Бирон, не под именем своей канцелярии зависит, но канцелярия под именем полка состоит, так как в оном присутствует ее величество полковником.