Тайна, покрытая мраком - [8]

Недавно Кузнецкий заглянул к нам в конструкторское бюро и знаками вызвал меня в коридор.

— Ну даешь! — сказал он, хлопая меня по плечу и восторженно тряся головой.

— Ты о чем?

— О твоем рассказе. Хороший рассказ, толковый! Пойдем покурим.

Мы прошли в конец коридора, вышли на лестничную площадку и, усевшись на подоконник, закурили. Я вообще-то не курю. Но не так часто хвалят мои рассказы, и я надеялся услышать что-нибудь приятное.

— Нужный рассказ и смешной, — сказал Витя, поблескивая очками. — Он будет украшением нашей стенгазеты! Только имя героя лучше все-таки изменить…

— Почему? Обычное имя — Семен Семеныч.

— Конечно, обычное. Но все подумают, что ты имеешь в виду Степан Степаныча.

— При чем здесь Степан Степаныч? — искренне удивился я. — Ведь рассказ о том, что Семен Семеныч увлекается хоккеем в рабочее время. А всем известно, что наш Степан Степаныч ни разу не был на стадионе и не может отличить хоккея от футбола.

— Вот видишь, — легко согласился Кузнецкий, — так зачем тебе нужно, чтобы кто-нибудь истолковал твой рассказ как-нибудь не так? Ты только не подумай, будто я заступаюсь за Степан Степаныча, потому что он наш директор…

— Да поверь, я вовсе не имел его в виду.

— Верю. Но ведь твое произведение буду читать не только я. Нет, нет, имя-отчество необходимо изменить.

— Пожалуйста, я могу превратить Семен Семеныча в Иван Иваныча.

— Степан Степаныч, Иван Иваныч… — медленно проговорил Витя, как бы прислушиваясь. — Нет! Все равно напрашиваются ненужные аналогии.

— Хорошо, пусть героя зовут Пантелеймон Казимирович.

— Уже лучше. Но все-таки многие догадаются.

— О чем догадаются? — закричал я.

— Старик, ну зачем ты так со мной разговариваешь? — обиделся Кузнецкий. — Ты же сам знаешь, что мне твой рассказ нравится и я тебе желаю добра. Ты сам говоришь, что не имел в виду Степан Степаныча. Значит, следует сделать так, чтобы это было ясно.

— Каким образом?

— Надо подумать. Беда, понимаешь, в том, что Степанович и Казимирович одинаково кончаются на «ич»…

— В русском языке все отчества имеют окончание «ич».

— Почему все? А Вера Михайловна, например?

— Но Вера Михайловна женщина…

— Ну и что?

— А действительно, что, если героем рассказа будет не Семен Семеныч, а женщина — Аглая Тихоновна? — предложил я.

— Это идея! — оживился Кузнецкий, но тут же снова задумался. — Нет, с женским именем еще обидней для шефа получается…

Итак, Виктор Кузнецкий сделал свое дело: положение стало безвыходным.

— А может, превратить рассказ в басню, — робко предложил я. — Один Медведь любил хоккей…

— Шито белыми нитками! Неужели ты думаешь, никто не догадается, кого ты называешь Медведем? Ты уж лучше прямо напиши — Степан Степаныч! — Вдруг Кузнецкий обрадованно засмеялся и соскочил с подоконника. — Слушай, а что, если вправду назвать твоего героя Степан Степанычем? А?

— Как? — не понял я.

— А вот так: Степан Степаныч!

— Но…

— Никаких «но»! Это замечательный выход! Ведь никто не подумает, что ты решился в открытую писать про нашего Степан Степаныча. Без намеков, без всяких там басен, впрямую называя его полным именем. И всем будет ясно, что если бы ты имел в виду нашего Степан Степаныча, то назвал бы его Семен Семенычем, Пантелеймоном Казимировичем или Аглаей Тихоновной. Это азбучная истина. Положись на меня.

Я положился, назвал героя Степан Степанычем, и рассказ поместили в стенгазету. Кузнецкий все-таки нашел выход из безвыходного положения!

От автора: Редактора нашей стенгазеты и вправду зовут Виктором, а фамилия его и в самом деле Кузнецкий. Надеюсь, это служит достаточным доказательством того, что данный рассказ о редакторе Викторе Кузнецком к нашему редактору не имеет никакого отношения.

Савушкин, который никому не верил

Часы в приходно-расходном отделе пробили девять. И тотчас торопливо застучала пишущая машинка, деловито защелкали счеты, заскрипел арифмометр и раздался первый телефонный звонок. Аппарат находился на столе у нашего плановика Марии Михайловны, на все звонки отвечать приходилось ей одной, и она смиренно несла этот крест ежедневно с девяти до шести с получасовым перерывом на обед. Вот и сейчас, сняв трубку, Мария Михайловна привычно и вежливо ответила:

— Слушаю. Ваклушина, к сожалению, нет. Он только что вышел.

Начался обычный трудовой день, и старший экономист Савушкин сварливо сказал:

— У нас в пригороде происходит черт знает что! Гуляю я вчера на своем дачном участке, вдруг вижу: прямо на меня лягушка скачет. Подскакала и говорит своим лягушечьим голосом: «Товарищ Савушкин, возьмите меня, пожалуйста, на руки». Я взял…

— Большая лягушка? — поинтересовался, не переставая крутить арифмометр, бухгалтер Николай Федорович.

— Нормальная. Но не в этом дело. Взял я ее на руки, а она говорит: «Товарищ Савушкин, у меня к вам огромная просьба: поцелуйте меня, пожалуйста». Представляете?

— А зачем ей это понадобилось? — спросила наша машинистка Оленька, закладывая в машинку новый лист.

— Да какая мне разница, зачем? — закричал Савушкин. — Как вообще можно обращаться с подобными просьбами? За кого меня эта лягушка принимает? Что я, болван какой-нибудь, что ли, чтобы целоваться с лягушкой? Вы сами лягушку поцеловали бы?