Тайна покинутой часовни - [8]

Мэри сама отперла тяжелую дубовую дверь и впустила Маркуса в дом. Кроме нее, никто из слуг не жил в доме. Черную работу обычно выполнял седовласый солдат, потерявший на войне руку. Он был просто счастлив, получив это место.

Мэри подозревала, что Маркус нанял Боба Смитерса не из человеколюбия или патриотизма, а лишь потому, что увечье солдата в какой-то мере оправдывало жалкую плату, назначенную ему. Всю остальную работу по дому охотно и с благодарностью выполняла Мэри Уинтерс.

– Брр! Ну и холодно же нынче! – произнес Трейвик, стряхивая снег со шляпы на чисто вымытый пол прихожей. – В такую ночь хороший хозяин не выгонит из дому и собаку.

Мэри не ответила, помогая ему снять пальто и расправляя его на вешалке, чтобы просушить. За годы, проведенные в этом доме, она уже привыкла, что отвечать на замечания хозяина не обязательно. Торговец и не ждал ответа, и ничто не нарушало привычный порядок возвращения его домой. Потому Мэри молчала – из уважения к заведенному ритуалу.

Избавившись от верхней одежды, Трейвик прошел в гостиную, к желанному теплу камина. Стоя в дверях, Мэри наблюдала, как он вытянул загорелые руки над приветливым пламенем. Краснота обветренной кожи была заметна даже в полутемной комнате. Маркус Трейвик никогда не надевал перчаток и называл слюнтяями мужчин, которые носили их.

Мэри дождалась, когда Трейвик повернется к ней, и спросила:

– Вы позволите мне уйти, мистер Трейвик, или вам нужно что-нибудь еще?

Иногда вечерами он просил принести ломоть хлеба с сыром, в другой раз – стакан крепкого портвейна, графин которого хранился в буфете. Бывало, он просто отпускал ее, и в таких случаях Мэри с благодарностью стремилась улизнуть.

– Нет, Мэри, спасибо.

Она повернулась, чтобы уйти, но он вдруг заговорил вновь, и тугой бутон страха, который Мэри носила в себе последнее время, распустился, вызвав тошноту.

– Я хочу лишь услышать ответ на свой вопрос, который ты, должно быть, уже успела обдумать.

Мэри помедлила минуту, овладевая собой, прежде чем вновь повернуться лицом к мужчине, стоящему перед камином. Этот разговор возобновлялся на протяжении двух последних месяцев, и ее ответ оставался одним и тем же. Но Трейвик всегда делал вид, что ей необходимо время, чтобы как следует обдумать его предложение.

– Я не могу стать вашей женой, мистер Трейвик. Мне казалось, вы уже поняли это.

– Ты живешь в моем доме, Мэри. По округе уже ходят слухи.

– Сплетники рады любому поводу посудачить и послушать друг друга. Я живу в вашем доме уже больше шести лет, сэр. Я – гувернантка вашего сына.

– Это так, – подтвердил Маркус Трейвик, и его толстые губы насмешливо зашевелились. – И тем не менее, – не останавливаясь, продолжал он, словно не слыша ее возражений, – в этом же доме жила моя жена, пока не скончалась два месяца назад. Когда она была жива, повода для сплетен не находилось. Но теперь все изменилось – надеюсь, ты это понимаешь.

Мэри Уинтерс держала в объятиях хрупкое, как тростинка, тело Абигейл Трейвик, когда та испустила последний вздох. Здоровье у нее отняли слишком частые выкидыши и опухоль, словно в насмешку выросшая у нее в чреве вместо ребенка, о котором так мечтала Абигейл. Единственным исходом этого роста могла быть смерть.

Абигейл Трейвик, давно ставшая немощной, а перед смертью лишенная возможности даже встать с постели, умерла так, как жила – тихо, в обществе Мэри Уинтерс и светловолосого мальчика, который часами просиживал у нее в ногах на одеяле.

Втроем они потихоньку болтали и смеялись, замолкая сразу же, как только мистер Трейвик возвращался из своих частых деловых поездок. Мэри с мальчиком удалялись в уют натопленной детской, спасаясь от звуков, всегда сопровождавших возвращение хозяина.

– Мне нужна жена, Мэри, а мальчику – мать. Тебе решать, хочешь ли ты занять это место.

Ему нужна женщина, способная удовлетворить потребности его плоти, и не какая-нибудь, а именно она, Мэри! Об этом она давно уже догадалась. Впервые Трейвик стал оказывать бесстыдные знаки внимания еще до смерти жены – словно невзначай касался ладонью руки Мэри или бедра, призывно улыбался, окидывал ее жадными взглядами.

Однако он не прекращал супружеские визиты к Абигейл – даже тогда, когда она окончательно исхудала и лежала изможденная и бледная. Мэри знала, что происходит во время этих визитов, видела свидетельства его страсти – темные пятна на теле умирающей женщины, о которой она заботилась, нежно омывая истощенные руки и ноги и одевая ее в красивые ночные рубашки перед очередным приездом мужа.

Наконец, когда Мэри собралась с духом и задала давно мучивший ее вопрос, Абигейл отвела глаза.

– Он мой муж, – негромко ответила она. – Таков мой долг. Я не могу отказать ему, Мэри. Это его право.

Мэри Уинтерс кивнула, заботливо укрывая тонкую, как соломинка, руку теплым одеялом.

– Ты же знаешь, Мэри: стоит мне подать знак – и от желающих не будет отбоя, – напомнил Трейвик, заставляя ее вернуться в настоящее, к вопросу, на который она не могла ответить согласием.

Он говорил правду. Трейвик был состоятельным торговцем, еще не старым, рослым, крепким. Брак с ним для старой девы Мэри Уинтерс, по мнению окрестных жителей, был бы блестящей партией. Даже багровое лицо Трейвика и его рачьи глаза грязноватого оттенка не отпугивали женщин, горевших желанием стать хозяйкой дома, в который Мэри вошла шесть с лишним лет назад.