Тайна погоста в Ручьях - [2]

Жил он один, в полутемной комнате, куда влезали через разрушенную террасу. В комнате был матрас без простыней и подушка, "наволочка служила сейфом для рукописей и, вероятно, была единственной собственностью Хлебникова".

В конце декабря 21-го Хлебников вернулся в Москву, жил в студенческом общежитии ВХУТЕМАСа. Весной 22-го прошли два вечера в Клубе Всероссийского союза поэтов с его участием. Он пытался хоть что-нибудь опубликовать, но в редакциях наскоро написанные обрывки бумаги, которые он вытаскивал из-за пазухи, не рассматривали всерьез. Его все чаще принимали за "чайника".

Когда Хлебников умер, Маяковский писал о нем (почему-то в настоящем времени): "Практически Хлебников -- неорганизованнейший человек. Сам за свою жизнь он не напечатал ни строчки". Друзья его Д.Бурлюк и А.Крученых склеивали отрывки стихов, подчас путая начала и концы. К корректуре его нельзя было подпускать, потому что он все зачеркивал и писал параллельные тексты. Хлебников сам уполномочивал приятелей делать эту странную работу: вы "имеете право изменять текст по вкусу, сокращая, изменяя, давая силу бесцветным местам. Настаиваю. Посмотрим, что из этого выйдет".

Сохранились последние письма Хлебникова, в которых он, хотя и полный творческих планов, похоже, уже отрывается от грешной земной жизни. "Я добился обещанного переворота в понимании времени, захватывающего область нескольких наук..." Это из письма В.Э.Мейерхольду.

Об открытом им "основном законе времени, в котором происходят отрицательные и положительные сдвиги через определенное число дней", сообщает он 14 марта 1922 года своему приятелю художнику Петру Митуричу: "Когда будущее становится благодаря этим выкладкам прозрачным, теряется чувство времени, кажется, что стоишь неподвижно на палубе предвидения будущего. Чувство времени исчезает, и оно походит на поле впереди и поле сзади, становится своего рода пространством". И чуть ниже в том же письме распоряжение: "Мысленно носите на руке приделанные ремешком часы человечества моей работы и дайте мне крылья вашей работы, мне уже надоела тяжелая поступь моего настоящего".

Для нас он остается просветленным, мудрым гением; некоторые его стихи, естественные, как дыхание, звучат, неким озарением:

Годы, люди и народы

Убегают навсегда,

Как текучая вода.

В гибком зеркале природы

Звезды -- невод, рыбы -- мы,

Боги -- призраки у тьмы.

Так просто связать воедино сущность бытия может только большой поэт. А живет он наподобие голодной бродячей собаки, и, похоже, жизнь ему надоела. До смерти ему остается 106 дней.

Но матери он пишет просветленно и реалистично: "Я по-прежнему в Москве готовлю книгу, не знаю выйдет (ли) она в свет; как только будет напечатана, я поеду через Астрахань на Каспий; может быть, все будет иначе, но так мечтается". Далее следует блистательное, будто сегодня увиденное, описание города: "Москву не узнать, она точно переболела тяжелой болезнью, теперь в ней нет ни "Замоскворечья", ни чаев и самоваров и рыхлости, и сдобности прежних времен! Она точно переболела "мировой лихорадкой", и люди по торопливой походке, шагам, лицам напоминают города Нового света".

О своем бытье Хлебников сообщает матери грустно: "Мне живется так себе, но в общем я сыт-обут, хотя нигде не служу. Моя книга -- мое главное дело, но она застряла на первом листе и дальше не двигается. О мне были статьи в "Революции и Печати", "Красной Нови", "Началах". Якобсон выпустил исследование о мне... Около Рождества средним состоянием делового москвича считалось 30-40 миллиардов; свадьба 4 миллиарда. Теперь все в 10 раз дороже, 2 миллиона стоит довоенный рубль, на автомобиле 5 миллионов в час.

Что же все-таки происходило с Хлебниковым? Его знали и ценили, но в последние месяцы от него отошли: одни потеряли интерес, другие испугались городского сумасшедшего, каким он казался, стал, а может, и был всегда. Он хронически голодал, его мучили приступы малярии. Из немногих верным ему до конца остался Петр Митурич.

Он переписывался с Хлебниковым до этого. Обсуждали летательный аппарат "крылья". Одно время бездомный Хлебников у Митурича жил. От голодной городской жизни Митурич отправил семью в деревню в Новгородской губернии: жена его Наталья Константиновна нашла там место учительницы, с ней были сын и дочь.

Момент важный, потому что Митурич был на грани развода с женой и второго брака -- с сестрой Хлебникова Верой. Вера Владимировна тоже была художницей, училась два года в Париже, где ее застала мировая война. В 1916-м она добралась через Италию в Астрахань к матери, а после с матерью перебралась в Москву. Уже после смерти брата она вышла замуж за Митурича, который оставил первую жену, и родила ему сына. С Маем Петровичем Митуричем мы пообщаемся.

Хлебников, изнемогший от тяжестей быта, в мае 1922 года собрался к родне в Астрахань -- отдохнуть и полечиться. Денег на дорогу у него не было. Митурич сумел по блату через родственников оформить ему командировку на какую-то революционно-пропагандистскую работу с бесплатным проездом по Волге. До отъезда оставалось две недели. Решили отправиться на это время в деревню. Хлебников тащил две тяжелых, набитых рукописями, наволочки. Бродяга, привыкший ночевать на железнодорожных вокзалах, двигался к своей последней станции на этой планете.