Тайна персидского обоза - [9]

Самоваров прошел на свободное место и оказался рядом с исправником, который, завидев станционного смотрителя, окунул перо в чернильницу и проговорил:

— Ну вот что, Тарас, давай-ка я твои показания наново перепишу. А то сотский таких каракулей намалевал — вовек не разобраться! Так что ты рассказывай с самого начала. Фамилию, отчество, да год рождения не забудь.

— Посылкин Тарас Спиридонович, генваря четвертого дня, одна тысяча семьсот восемьдесят третьего года. Я восьмым родился. Батюшка строгий был. Помню, выйдет во двор…

— Ты, Тарас, давай-ка ближе к делу…

— Да разве ж я против, ваше благородие! А франтишка этот сразу внес беспокойство в мою душу. Не успел порог переступить — и давай приказывать. «Подай-ка, — говорит, — мил человек, кулебяку с вязигой, жареных перепелов под «Шабли» и форелей в белом вине! Да поскореича!» А я не сдержался и говорю: «А может, вам, премногоуважаемый господин-боярин, премилостивый вы государь, еще и кисельку на мондамине поднесть?» Тут он как заругается, да как кулаками замашет: «Ты что же это, свиная морда, позволяешь себе так с барином разговаривать?! Али ты помышляешь, что ежели я в обычном тарантасе прибыл, так со мной можно как с простым мужиком прекословить? Али думаешь, я беден?» Тут он сумку-то открыл и в сердцах на стол бросил. А в ней, мать честная! Одни ассигнации! «На, — говорит, — смотри». Я ему: вы, мол, господин, меня неправильно поняли. У нас тут обычная станция, а не номера в Милютином ряду или ресторации какой… Так что прошу меня покорнейше извинить, что не имею возможности ваш заказ исполнить. А он: «Раз ты не можешь меня подобающим ужином накормить, значит, нечего мне у тебя торчать! Давай лошадей!» — «Не извольте, — говорю, — беспокоиться, к утру лошадки будут, а покамест извольте щей суточных похлебать да кашки гурьевской с потрошками отведать». Только не послушал он. Встал, сумку на плечо бросил, плюнул на пол да дверью хлопнул. Он-то ушел, а я места себе не нахожу. Ну куда это, думаю, на ночь глядя он путешествовать вознамерился? Вокруг лес дремучий лихими людями кишит. Вышел я на порог, смотрю, а в ста шагах, у самой развилки, всадник на месте топчется, а на земле человек распластался. Луна-то хорошо светила, вот я и увидел. Я сразу понял, что недоброе свершилось, а потому для пущей уверенности взял я в сарае вилы и пошел. А верховой, как меня завидел, так и ускакал. Я подбежал, смотрю, а несчастный энтот уже мертв, а сумки и след простыл. Ну, тут я, как и положено, в уезд сообщил. Сотник наутро приехал и тело убиенного забрал. Вот ведь как оно бывает: был человек — и не стало. На все воля Божья. Царствие небесное убиенному, — трижды перекрестился Посылкин.

— А орудия убийства там не было? Ну, топора какого-нибудь, — осведомился исправник.

— Нет, ничего не заметил.

— Ты хорошо смотрел?

— Обижаете, ваше благородие. Да разве при такой луне можно было не увидеть? Светло было точно как сейчас, — указывая в окно на яркий шар, объяснил станционный смотритель.

— А всадника не разглядел, часом?

— А как же! Был он в военном мундире, но без погон, обут был не в сапоги, а в лапти. Да что там, сразу видно — разбойник с большой дороги. Тать[4] — одно слово… Кажись, все, ваше благородие.

— Что ж, будем собираться. Поставь здесь свою загогулину, — нехотя проговорил чиновник, пододвигая бумагу.

— А может, чарочку под солененький груздочек, а? Да кашки гречневой с пережарочкой? Не побрезгуйте, отведайте. А то ведь вам, почитай, еще верст тридцать в казенной кибитке трястись, — с сахарной улыбкой щебетал Тарас.

— Ну, если только быстро… Так ты на меня обед запиши, не забудь, — обводя глазами присутствующих, громко проговорил исправник.

— Не извольте беспокоиться, у нас счетные книги завсегда в ажуре. Мы порядок знаем, почитай, уж восьмой год как станцию держим, — тараторил похожий на хорька человек, смахивая со стола в ладонь хлебные крошки и забрасывая их себе в рот.

Следователь тем временем уже выпил второй стакан чаю, доел сладкий пирожок, вытер рот платком и, набивая не спеша трубку любимым голландским табаком, заметил:

— А вы, господин Посылкин, зря пожадничали. Топор-то надо было выбросить, а то ведь, я смотрю, на ручке следы крови убиенного так и не смыли.

— А кто вы, собственно, такой, милостивый государь, и по какому праву вмешиваетесь? — смерив Ивана Авдеевича презрительным взглядом, раздраженно выговорил исправник.

— Ах да! Позвольте представиться: Самоваров — надворный советник III отделения.

Полицейский подпрыгнул, вытянулся в струну, пытаясь застегнуть непослушными пальцами верхнюю пуговицу мундира. А Иван Авдеевич, будто не замечая этого, продолжал раскуривать трубку. Тарас, словно стреноженная лошадь, от неожиданности подпрыгнул на месте и застыл в нерешительности, ожидая дальнейшей развязки.

— Я, конечно, понимаю, что вы сейчас станете доказывать, что на самом деле это кровь петуха, коего вы второго дня лишили возможности безнаказанно развлекаться с легковерными молодыми несушками, не так ли? — продолжал Самоваров. — Да ведь не это главное. Вы, господин Посылкин, сами себя, как говорится, подвели под монастырь, когда убеждали капитана-исправника, что две недели назад благодаря такой же, как сейчас, яркой луне вы с расстояния в сто шагов не только ухитрились разглядеть тело убитого, но даже и рассмотрели одежду нападавшего. Однако если учитывать, что сегодня полнолуние, то есть Луна имеет вид светящегося диска, благодаря тому, что находится примерно на одной линии с Солнцем и Землей, то две недели назад была темная ночь, то есть новолуние, когда этот спутник Земли вовсе Солнцем не освещался. А значит, стояла непроглядная темень, и вы совершенно ничего не могли узреть. Интервал между новолуниями — двадцать девять с половиной суток. Именно поэтому, воспользовавшись темнотой, вы незаметно покинули дом и, вооружившись топором, нагнали нетрезвого проезжающего. Затем убили его и присвоили деньги. А впоследствии, любезный, вы сочинили довольно правдоподобную историю, за исключением одной немаловажной детали — состояния Луны. Таким образом, получается, что вы изобличены благодаря вашим же собственным свидетельствам и ничтожным познаниям в астрономии. А вот теперь, господин исправник, соблаговолите допросить этого злодея еще раз, но уже в новом качестве. Мне же следует поторопиться. — Выйдя из оцепенения, полицейский отчего-то взял надворному советнику под козырек и, видимо, совсем лишившись дара речи, что-то невнятно промычал. — Надеюсь, лошади готовы? — Самоваров вопросительно посмотрел на станционного смотрителя, и тот обреченно кивнул в ответ.