Тайна пересмешника. Подвиг и преступление Харпер Ли - [7]

Глазастик давно выросла. Вспышками автор возвращает нас в разные мгновения ее детства-отрочества. В одном девочке открывается ужасная истина: от поцелуя беременеют… В другом, уже пятнадцатилетняя Скаут, словно Наташа Ростова, на школьном балу. Но в миг торжества случается непоправимое, она теряет фальшивый бюстгальтер, надетый, чтобы подправить девчоночью фигуру… События эти приводят к таким драматическим, трагическим, комическим последствиям, что… Но ни слова больше, преступление — портить читателю впечатление от прочтения.

Скажу только, что эти две сцены созревания маленькой героини — истинные жемчужины. Немыслимое дело, но в романе «Убить пересмешника» им не нашлось места. Это другой роман.

В «Пойди поставь сторожа» нет и капли детской готики, зато он полон политической злобы дня. Вот в накаленных, словно вольтова дуга, разговорах дочери с отцом промелькнуло «дело Олджера Хисса»… Сегодня и в Америке мало кто опознает это имя, а в 50-е годы прошлого века это было имя-пароль. Олджер Хисс — молодой карьерный дипломат, которого восходящая звезда республиканской партии Ричард Никсон и сам сенатор Маккарти обвинили в связях с коммунистами. С обвинений, что в госдепе окопались коммунисты, собственно и началось всеамериканское бешенство маккартизма, перешедшее потом на Голливуд, академические круги, далее везде. И процесс над Олджером Хиссом был первым мучительным инквизиционным актом, расколовшим американскую интеллигенцию на два непримиримых стана. Адвокат Аттикус Финч не может не высказаться о качестве этого процесса. Автор тоже.

Или тетушка поучает Джин Луизу: «Мы, Финчи, не женимся на отпрысках красношеей белой голытьбы». Каков, однако, язык у благородной дамы! На самом деле, общепринятый. «Красные шеи» (след постоянного пребывания под открытым солнцем) — люди физического труда. Дополнительная краска к понятию «белой голи». В «Пересмешнике» «белая шваль» точечно применяется к одному-единственному герою — к персонажу со свалки, а это не столько даже человек дна, сколько подонок. На самом деле «белая шваль» не моральная, а классовая характеристика, так она и вошла в язык американского Юга. В нем феодальное высокомерие ко всему социальному низу. (Самым точным переводом было бы слово «чернь», но оно тут неприменимо.)

«…Внизу на грубых скамьях сидели не только большая часть голытьбы округа Мейкомб, но и самые респектабельные люди округа». Это про то самое городское собрание, что вывернуло Джин Луизу наизнанку.

У автора «Сторожа» пронзительный взгляд. И диккенсовская палитра!

Вот, «словно большой серый водянистый слизень», восседает некий Уильям Уиллоуби. «Каждый округ глубокого Юга имел своего Уиллоуби.

Неотличимые один от другого, они составляли единую категорию, именуемую ОН, Великий Большой Человек, Маленький Человек — с поправкой на мелкие местные особенности. ОН, или как там его называли его подвластные, занимал главный административный пост в своем округе — обычно это был шериф, судья или нотариус… Куда бы Уиллоуби ни перемещался, за ним следовал тесный круг ничего собой не представляющих, в большинстве негативных личностей, известных как Околосудебная Свора — типажи, которых Уиллоуби расставлял на разные окружные и муниципальные посты, чтобы они беспрекословно исполняли все, что им скажут». Это ему автор адресует: «Двухгрошовый тиран»…

«Пойди поставь сторожа» — остро социальный роман на главную для американского Юга тему. Он про расизм и сегрегацию — в лоб и наотмашь.

Это то, что бесконечно обсуждает 29-летняя Джин Луиза Финч, вернувшаяся из Нью-Йорка в родной Мейкомб, сама с собой, в яростных схватках с отцом и в дискуссиях с дядей, которому автор выделила роль мудрого резонера.

Это то, отчего у нее происходит сшибка сознания, душевный переворот. И не один.

Дочь клеймит отца последними словами, а он и не сопротивляется. «Гитлер?» — переспрашивает он с улыбкой.

Позже он скажет, что в этот момент гордился ею. Дочь отстаивает свои взгляды и идет до конца! Значит, он правильно ее воспитал.

Джин Луиза погорячилась со своими радикальными выводами.

Не стоило ей отождествлять отца с пещерным персонажем, что брызжет ненавистью на собрании. И, разъясняет дядя, не стоило записывать всю округу в ку-клукс-клан. Вот этот диалог.

«— Боже мой, детка, люди не согласны с кланом, но они, безусловно, не будут мешать им выходить на улицу со своими плакатами и выставлять себя идиотами на публике.

— Но они избивают людей, дядя Джек!

— А это совсем другое дело, и это как раз та вещь, которую ты упустила про своего отца… Клан может устраивать свои парады, сколько угодно, но как только он перейдет к бомбам и к избиениям, знаешь, кто первый станет у них на пути?

— Да, сэр.

— Закон — вот чем он живет. Он сделает все возможное, чтобы не допустить, чтобы кто-то подвергал избиениям кого-то еще. А потом он развернется на 180 градусов и постарается остановить хоть само федеральное правительство… Запомни это, он всегда будет поступать в соответствии с буквой и духом закона. Так он живет».

И все-таки он тот же — Аттикус Финч! Тот же и другой. Фигура более приземленная и сложная. Как и сама эта всеамериканская проблема, которая не сводится к черно-белым оценкам и не имеет простых решений. Это не идеальный герой «Убить пересмешника», не воплощение абстрактной справедливости, на нем родимые пятна своего края. Он человек своего времени и места.