Тайна Оболенского университета - [13]

– Папа, я тебе обещаю, что буду благоразумной. Ты же меня знаешь. Тебе не о чем волноваться, – взяв его покрепче под руку, проговорила я.

– Да, Лерочка, знаю, но не могу не волноваться. Ты – моя гордость, единственная дочь, звезда университета!

– Как раз об этом… Пап, я бы не хотела работать над дипломом с Арсением Витальевичем…

– Что?! – отец остановился и внимательно посмотрел на меня, и когда не увидел и тени шутки, нахмурился.

– Дело в том, что у нас как-то не сложились отношения, да и подход к теме совершенно разный. К тому же, мы умудрились повздорить, – я перевела дыхание, чувствуя, как покалывают кончики пальцев от волнения под суровым отцовским взглядом.

– Валерия, я не понимаю тебя! Романов – блестящий медиевист и талантливый ученый. Даже если у вас разные взгляды на изучаемую проблематику, это только на пользу! Вспомни, что Сократ4 говорил, что истину можно найти в споре, если один из оппонентов считает себя умнее, то должен помочь другому найти правду. Для этого он рекомендовал принять позицию оппонента и вместе с ним доказать ее ошибочность, – первый шок прошел, и отец, успокоившись, снова повел меня к дому.

– Да? А Ювенал5 говорил: «Воздержись от спора – спор есть самое невыгодное условие для убеждения»!

– Вот именно, Ювенал твердил про убеждение. А вам не надо никого убеждать! – усмехнулся папа. – Вам надо достойно написать работу. Он будет твоим руководителем, и точка. Тем более, об этом я просил ректора как о личной услуге и не стану идти на попятную.

Так я потерпела фиаско. Теперь оставалось сообщить об этом Арсению, вот только совершенно не хотелось сталкиваться с ним вновь. Промучившись всю ночь от бессонницы, словно декабрист перед казнью, утром я поплелась на кафедру к Романову…

Все-таки человеческая психология – удивительная вещь. Мне было так страшно встречаться с Арсением, что чем ближе я подходила к заветной аудитории, тем тяжелее становилось идти. Единственное, что хоть как-то подбадривало, что до следующей недели его лекций больше не будет. Может быть, за эти несколько дней гнев Романова поутихнет. Набравшись смелости, я постучала в дверь.

– Войдите, – прогремел голос злосчастного преподавателя.

– Мне нужно поговорить с вами, – протиснувшись в полуоткрытую дверь, проговорила я.

– Слушаю вас, Ланская.

Арсений, как обычно, читал книгу, но в этот раз отложил ее и все свое внимание уделил мне. Под его пристальным взглядом я села за первую парту перед преподавательским столом.

– Арсений Витальевич, я говорила с отцом…

– И? Он разрешит нашу проблемку? – воодушевился мужчина, чем напомнил десятилетнего паренька, которому пообещали вкусную конфету.

– Вы останетесь моим руководителем, – вздохнула я.

– Что ж, ладно. Пишите ваш диплом. Мне принесете на проверку, когда будет готово.

Такой реакции я никак не ожидала. Арсению будто было безразлично, останусь я его дипломником или нет, и это притом, что еще вчера он почти что мне угрожал. Все-таки странный он тип…

– Я так полагаю, что ваш диплом практически написан. Осталось всего ничего, так что дерзайте, – недобро улыбнулся он и снова взялся за книгу.

– Но у меня есть вопросы!

– Вы же такая умная, Валерия, уверен, что сами найдете ответы. Я буду ждать на проверку готовые главы. А теперь свободны.

– Надеюсь, вы не перережете мне горло, когда я сдам вам работу? – не удержалась я.

– Нет, Валерия, вы не та, из-за кого я бы хотел оказаться в тюрьме, – раздраженно сказал он и отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. Я хотела ему ответить, но Арсений не дал, вновь указав на дверь.

Без истории средневековой мысли и одного крайне неприятного профессора занятия прошли быстро. Я даже не заметила, как звонок возвестил об окончании крайней пары и временной свободе до понедельника. Правда, в отличие от моих сокурсников, для кого пятница была днем отдыха, я планировала заняться дипломом. И не последнюю роль в этом рвении сыграл Романов. Хотелось как можно скорее закончить главу, над которой работала, чтобы он не смог придраться к тому, что я плохо работаю.

Я уже почти дошла до жилого корпуса, как вспомнила про книгу, которую обещал дать мой прежний научрук, но так и не успел до той страшной трагедии. И пусть это было нехорошо, но я решила сама найти ее в личной библиотеке профессора Радзинского. Его дом все это время пустовал, но я знала, что Павел Аркадьевич хранил запасной ключ под цветочным горшком на веранде.

Удача, как никогда, мне сопутствовала: кроме того, что ключ оказался на месте, на улице никого не было, и я беспрепятственно вошла в дом покойного профессора. Сразу же в нос ударил неприятный затхлый запах, захотелось распахнуть окно, но это было бы слишком рискованно. Судя по всему, в дом Радзинского не приходили: мебель покрылась слоем пыли, и разбросанные впопыхах вещи так и остались лежать не на своих местах. Все было так, как в нашу последнюю встречу с Павлом Аркадьевичем. Чтобы не нагонять на себя грусть, я сразу прошла в библиотеку и достала с полки нужную книгу.

Вернувшись в гостиную, я не удержалась, отрыла фолиант, устроившись на диване, и машинально кинула свою сумку на журнальный столик, как делала, когда приходила к Радзинскому работать над дипломом. Только в этот раз сумка не долетела до столешницы. И только теперь я заметила, что столик стоит от дивана дальше обычного. Это открытие заставило по-новому взглянуть на комнату и заметить то, что укрылось от глаз сначала. Столик – дальше от дивана, подсвечники стояли под другим углом, рамки для фотографий были немного сдвинуты. Мы с Радзинским проводили у него дома уйму времени, поэтому я прекрасно запомнила обстановку, в отличие от того, кто пытался воссоздать ее по памяти. Но кто это был, и что ему было нужно в доме профессора? Может быть, искали ту самую гравюру, что Павел Аркадьевич передал мне? И если это так, то это мог быть только убийца. Так, стоп! Я уже говорю про убийство? Да, кому я вру… Я с самого начала это подозревала. Но что, если этот некто искал вовсе не рисунок? И если он так и не отыскал, что хотел? Тогда это что-то до сих пор где-то здесь. Нужно самой осмотреть дом Радзинского.