Тайна Нилии - [24]

Джек просил его не сомневаться, после чего майор Бигерат совершенно просиял.

— Если так, то попрошу вас, мой почтенный Джек, передать вот это вашей матушке, в качестве подарка от жениха! — и майор-доктор вручил Джеку тщательно увязанную пачку.

— Это не конфеты, — продолжал он. — Нечто столь пустое, легкомысленное и не только не полезное, но даже вредное, не приличествует ни моему возрасту, ни моему званию, я сторонник полезных подарков. А ничто не может быть столь неприятно для человека и не отражается так сильно на его настроении, духа, как неисправность желудка; в этих же флаконах заключаются не духи, вещь совершенно бесполезная, а средства целебные: магнезия, ревень и другие. Это все дает чистый, здоровый цвет лица и веселое настроение и удаляет всякое чувство тяжести в желудке. Вместе с тем такого рода подарок доказывает несомненно мою заботу о драгоценном здоровье вашей матушки. Я знаю, что она женщина благоразумная и будет пользоваться всеми этими прекрасными средствами с должной умеренностью, причем невольно будет вспоминать меня… И это надолго, поскольку… здесь так много всего, что можно произвести самое сильное расстройство желудка у целой полуроты солдат!

После такой блестящей речи сэр Бигерат дружески пожал руку Джеку и торжественно удалился с полным сознанием удачно выполненного намерения.

Он и не подозревал, какое удивительное впечатление произвели на Джека его последние слова. В самом деле, создать мнимую эпидемию дизентерии у людей нового поста, и благодаря этой эпидемии, которая вызывает у часовых, охраняющих карроварку, потребности, сильнее всякой дисциплины и всякого приказа начальства, пробраться в таинственное жилище Нилии… разве это не блестящая мысль? С минуту Джек колебался: ему жаль было сыграть такую скверную штуку с бедными солдатами. Но, как поступить, если иначе он не мог добиться свидания с Нилией, а через нее он мог узнать, что делать, чтобы освободить Робера Лавареда, как спасти его от грозившей ему смерти…

Придя к такому заключению, юноша схватил со стола оставленные сэром Бигератом склянки и вылил их содержимое одно за другим в большой чайный котел, предназначенный для солдат, принявшись ножом усиленно размешивать своеобразную микстуру. Вдруг ему пришло на ум, что при следующем посещении своем почтенный доктор Бигерат не преминет упомянуть мистрис Прайс о своем подарке, следовательно, надо ей вручить его. Но не мог же отдать матери одни пустые склянки… С минуту он призадумался, но вскоре смекнул, что каломель и магнезию можно с успехом заменить мукой, а ревень одной из пряностей, имевшихся у него под рукой.

Задумано — сделано! Затем, тщательно закупорив все банки, он завернул и завязал их в одну красиво завернутую пачку и совершенно успокоенный занял свое прежнее место на стуле против чайного котла.

Едва успел он принять небрежно сонливую и скучающую позу, как мистрис Прайс и Джон вернулись со своей прогулки.

Джек рассказал им все подробности посещения сэра Бигерата и передал оставленный им подарок.

Джон хохотал до слез и в заключение сказал, что так как мать их не намерена выходить замуж за этого шута, то ей нет и надобности пользоваться всеми его слабительными в доказательство любви своей к нему; исходя из этого рассуждения, он без церемонии вылил и высыпал содержимое всех банок в кухонный мусорный ящик.

Таким образом Джон, сам того не подозревая, уничтожил все следы подмены Джека.

Все трое сытно пообедали; около восьми часов вечера трое дежурных солдат явились за чайным котлом на всю свою артель и, ничего не подозревая, унесли стряпню Джека к себе на пост. Сам же Джек, вскоре по их уходе, под предлогом головной боли, простился с матерью и братом и удалился в свою комнату, помещавшуюся в самом конце кухонных помещений.

Теперь главной его заботой было удостовериться, насколько подействовало его варево на солдат поста. С этой целью он прокрался между кустами до того места, откуда виден был пост. Дверь помещения была раскрыта почти настежь; на скамьях у длинного стола теснились солдаты и пили чай. Очевидно, примеси не изменили вкуса чая, и Джек торжествовал, что его махинация не будет обнаружена. Но этого было мало, молодой Прайс ожидал настоящих результатов, однако пока ничего не было заметно. Но вот сержант, старший поста, поднялся со своего места и возгласил: «Бир и Увольф, пора сменять товарищей на часах, там, у фургона». Задвигали скамьями, забряцали оружием, и минуту спустя сержант и двое солдат вышли из помещения поста и скрылись за деревьями. Немного погодя, сержант вернулся и привел с собой двух прежних часовых, которых сменили Бир и Увольф. Но едва эти двое сбросили с себя амуницию и присели к чайному столу, как сержант вышел на порог и с болезненно подергивавшимся лицом стал гладить себя по желудку, а затем, обернувшись, воскликнул: «Я сейчас, ребята»! И бегом, что есть мочи, направился в задний угол двора и словно потонул в сумраке наступавшей ночи.

Почти вслед за ним побежал в том же направлении другой солдат, корчась и держась за бока. Этого было достаточно для того, чтобы убедить Джека, что его чай имел желаемое действие. Не теряя ни минуты, он направился к тому месту, где стояла карроварка доктора Кауфмана. Скрываясь за кустами, юноша стал высматривать, что делается вокруг. Одного часового уже не было на посту, а вот и другой, корчась и морщась, прислонив свое ружье к стволу дерева, схватился за живот и, громко охая и оглядываясь по сторонам, с минуту как бы колебался, затем пустился бежать со всех ног и вскоре скрылся в глубине тенистой аллеи.