Тайна Муромской чащи - [10]

– Ты сам не пропади, – буркнул сердито Опилкин.

– Я-то не пропаду! – не обидевшись, ответил шофер. – Встречу попутку, попрошу целую камеру и – айда домой!

Улыбнувшись, он помахал рукой вслед удалявшимся уже от него лесорубам.[2]

Глава четырнадцатая

В Муромскую Чащу они не вошли, а вползли. Тяжеленный груз на плечах с каждым шагом клонил лесорубов все ниже и ниже к земле, пока совсем не свалил их с ног.

Первым упал Саша. Вторым – Паша. Третьим опустился на четвереньки Ведмедев.

– Тут близко… – пропыхтел он Опилкину, – я так дойду…

Один лишь бригадир сумел до самой Чащи удержаться на ногах.

– Потерпите, братцы, – шептал он спекшимися от жары губами, – тут недалече…

До этого «недалече» оказалось полчаса ползком.

– Не послушались детишек, теперь вот расхлебываем! – простонал Ведмедев, роняя свою седую кудрявую голову на мягкую бархатистую траву.

Опилкин, хотя и устал, старался держаться молодцом.

– Дети должны старших слушаться, а взрослые детишек – нет! – огрызнулся он, спихивая с головы прижавший его к земле вещмешок. Потом бригадир помог освободиться от груза братьям Разбойниковым, потом снял поклажу с Ведмедева. – Поднимайтесь, ребятки, обедать сейчас будем.

– Обедать – дело хорошее, – сказал Егор Ведмедев, но не поднялся, а только сел, прислонясь спиной к дереву.

– Поесть не мешало бы, – Саша жалобно посмотрел на брата.

– Сейчас… сейчас встану… – с трудом проговорил Паша и сделал попытку подняться.

– А ты не сразу, не сразу, – поспешил к нему на помощь Опилкин, подхватывая Разбойникова-старшего под локотки. – Куда спешишь?

– За дровами, – ответил Паша, оказавшись вновь на ногах. – Костер нужно запалить, еду греть.

– Ну, ступай, – охотно разрешил бригадир и вручил Паше новенький с белым, не крашеным топорищем походный топорик.

Засунув топорик за пояс, Паша Разбойников двинулся в глубь леса.

– Чуть что – кричи! – посоветовал ему вслед Ведмедев.

– А что кричать? – обернулся Паша.

– Что успеешь, – сказал Ведмедев и предложил три варианта: – «Караул!», «Спасите!», «Помогите!».

– Ладно, – кивнул Паша Разбойников, и кусты за его спиной сомкнулись.

Паша не хотел удаляться от друзей слишком далеко, да в этом и не было никакой необходимости. Деревья, кусты, сухой валежник – все было под рукой. «Сейчас натяпаю охапочку и обратно пойду» – подумал Паша, и рука его потянулась за топором. Но вдруг неподалеку хрустнула ветка, и он испуганно вздрогнул:

– Кто тут?

Из кустов высунулась кудлатая мальчишеская голова и, уставясь растерянно на Пашу, удивленно проговорила:

– Эх, ты-ы!.. Вот это да-а!..

Смущенный тем, что испугался мальчишки, Паша сказал, виновато улыбаясь:

– Фу, леший, напугал! – и уже строже добавил: – Чего по лесу шастаешь?

Пришел в себя и мальчишка. Все еще не вылезая из кустов, он бойко проговорил:

– А ты, дяденька, откуда знаешь, что я леший?

Мальчишка смотрел на Пашу и ждал от него ответа. Но ответа не было. Скорее был вопрос, который при желании можно было прочитать в глазах Разбойникова-старшего: «Леший?! Настоящий леший?!»

Так и не дождавшись от человека ответа, мальчуган выбрался из кустов и подошел поближе.

– Ты кто? – спросил он Пашу. – Заблудший?

Паша несколько раз отрицательно мотнул головой, что должно было означать одно: нет!

Мальчуган подтянул сползавшие домотканые штаны, переступил с ноги на ногу и снова спросил:

– Ты вправду настоящий человек или понарошку им притворяешься?

На этот странный вопрос у Паши тем более не было ответа. Мальчишка, которому не терпелось всласть наговориться с ЗАБЛУДШИМ НАСТОЯЩИМ ЧЕЛОВЕКОМ, начал сердиться:

– Сапоги надел и уже загордился? Погоди, ужо дед Калина тебе язык развяжет!

Мальчишка вдруг засмеялся:

– Сначала развяжет, а потом опять завяжет, в три узелочка!

Такое будущее заставило Пашу заговорить.

– Паша я… – тихо произнес он, пересиливая испуг и удивление.

– А я – Шустрик! – охотно представился житель Муромской Чащи. Он протянул свою руку бедному лесорубу, и тот с чувством, похожим на ужас, пожал ее. Рука была как рука: теплая и немытая, совсем как Пашина, только меньше. Это немного успокоило Разбойникова-старшего, и он снова проговорил:

– А дед Калина кто?

– Как кто? – удивился Шустрик. – Дедушка мой. Его все знают! Но догадавшись, что хотя дедушку Калину и знали все в округе, однако человек по имени «Паша» его все-таки не знал, объяснил поточнее:

– Дедушка Калина – самый главный лешак в Муромской Чаще. Его все слушаются. А кто не слушается… Впрочем, таких у нас теперь нет: все давно позаколдованы.

И довольный своим объяснением, Шустрик кивнул на топор, заткнутый у Паши за пояс:

– А это чего и для чего?

– Это? – переспросил Разбойников-старший по привычке и так же по привычке потрогал топорище рукой. – Это – топор. Деревья рубить.

– Деревья рубить?! – ахнул маленький лешачок, побелев от гнева. – А я-то думал, что ты заблудший!..

И выкрикнув эти слова, Шустрик вдруг растворился в воздухе. А из-за пояса изумленного и вновь растерявшегося бедолаги-лесоруба вывалилось топорище и упало на землю. Рядом с топорищем просыпалась горстка ржавчины. Это было все, что осталось от новенького, выданного со склада пять дней назад, топора.