Тайна мертвой царевны - [86]

Дунаев выскочил из дома, пролетел переулки, ведущие к Тверской, – и ахнул, увидев Файку, который сидел на тротуарной тумбе в обнимку с тем самым мешком, в котором он принес продукты. Приветливо замахал Дунаеву:

– Что ж ты там застрял, Леонтий Петрович, а? Я тебя заждался.

Дунаеву понадобилось призвать на помощь все силы, чтоб сдержаться и не наброситься на него, не придушить на месте.

Ничего, ждать осталось недолго.

– Да я там прибрал немного, – соврал он. – Чтобы ничего о нас не напоминало.

…Файка всмотрелся в его лицо. Ишь, как перевернуло эстонского большевика Дунаева Леонтия Петровича, Виктора Ульяновича тож! Слабоват он, ох, слабоват! Видать, мало кровушки пролил. Файка-то рядом с ним душегуб порядочный! А что? Нынче время такое. Или ты, или тебя.

Иногда он вспоминал, как с перепугу запил тогда, в Екатеринбурге, а потом узнал, что царя с царицей, девок их и мальчишку постреляли в подвале. Вот если бы не запил, может, его тоже в тот подвал позвали бы? И он в Огневушку стрелял бы?

Хватило бы духу?

Хватило бы, а чего ж? Только он не просто так пулял бы, а крикнул бы: «Получи! Рожу от меня воротила, а теперь получи на вечную память!»

И вот повстречал Огневушку-поскакушку в Петрограде. И решил: теперь она от него не ускользнет! Рано или поздно, а прикончит ее. Только спешить не хотел. Следил за ней. Вызнал, что она к Вере Николаевне украдкой захаживает. И решил довести до конца то, что в подвале не довели. Но лучше не стрелять – шуму много. Лучше ножом вдарить – и в глаза ей поглядеть…

И вот пошла она к Вере Николаевне. Файка затаился этажом повыше, ждал. Вдруг видит через прутья перил – сосед к Вере Николаевне в дверь стучится. Эх, как бы не помешал, подумал Файка. А потом… Потом каша какая-то заварилась, да такая крутая, что он даже ошалел поначалу. Сосед, Подгорский, обратно в свою квартиру – шмыг. Дверь настежь осталась. И кто-то в серой пальтушке на пороге лежит.

Огневушка, никак? Что это Подгорский с ней сделал?

Файка начал было спускаться, как вдруг выметнулась из той двери фигурка в черном малахае – и бежать. Файка скокнул вниз, глянул на лежащую – да ведь это не Огневушка! Это Вера Николаевна! Мертвая, убитая, с ножом в груди…

Кто ж ее? Огневушка, что ли?! Но за что?!

Или Подгорский?..

Да ну, навряд ли. Кишка у него, хромоногого да вечно перхающего кашлем, тонка. Огневушка покрепче будет!

Файка кинулся в погоню. И тут пути их с Леонтием Петровичем, большевиком эстонским, и пересеклись, и перехлестнулись, и Файка понял, какая удача ему выпала.

Теперь они вместе за Огневушкой мчались. Только Дунаев, конечно, думал, что это Файка ему услужает, а выходило-то наоборот: он Файке помогал. Баре – они ведь хоть умные, но тугодумные. До них до сих пор не доперло, что мир переменился, с ног на голову встал, хитрость почище ума стала цениться. У Дунаева был ум, да где ему было выдюжить после Файкиной хитрости?

Степан Бородаев – он покрече был и похитрей, да вот кто-то его перехитрил, да как сурово-то!

Сначала Файка струхнул, а вот посидел тут, на тумбе, поуспокоился немного и решил по-прежнему держаться за эстонского большевика, покуда тот его до Огневушки не доведет. Но только прикончить ее Файка не даст. Он эту радость великую для себя оставит.

Это только в сказках иванушки-дурачки на царских дочках женятся и радуются: вот, мол, мы какие, мы теперь всех выше и сильнее!

Ан нет… Горло царской дочке перерезать или пулю ей в лоб пустить – вот когда ты станешь выше и сильнее, вот когда ты был ничем, а станешь всем!

– Это правильно, что прибрал, – одобрил Файка, слезая с тумбы и направляясь было вверх по Тверской, однако Дунаев задержал его и направил в Настасьинский переулок:

– Здесь короче.

Переулок был тих и пустынен, словно не шумела почти рядом людная Тверская. Дома стояли обшарпанные, неприглядные, только здание Ссудной казны сияло почти средневековой красотой. Редкие одноэтажные домишки казались особенно маленькими и убогими, стиснутые высокими доходными домами, – впрочем, они тоже смотрелись убого.

Вдруг Файка уронил мешок. Кочан капусты, морковка, картошка, шмат мяса – все вывалилось на дорогу.

– Ты что это… – начал было Дунаев, но заметил, что Файка замер, уставившись куда-то. Лицо его побледнело, рука скользнула за пазуху.

Около старого, покосившегося домика стояла невысокая девушка в коротком черном пальтишке и платке, сдвинутом на затылок. У нее были русые, с легкой рыжинкой волосы, которые искрились под солнцем.

Она чуть наклонялась, чтобы удобней было разговаривать с безногим калекой, сидевшим на своей каталке и поднявшим к девушке счастливое лицо.

Это был калека, которого Дунаев видел в Сухаревском переулке, и он догадался, кто та девушка, на которую этот бедняга глядит с таким обожанием.

Сердце его заколотилось, он смотрел и смотрел на воскресшую великую княжну Анастасию Николаевну, испытывая неописуемое чувство восторга и благоговения, забыв обо всем на свете.

Возможно, почувствовав этот взгляд, она повернулась в его сторону, но в то же мгновение лицо ее исказилось страхом и ненавистью, и, вскрикнув:

– Файка Сафронов! – она рванулась было к дому, однако подвернула ногу и привалилась к завалинке, чтобы не упасть.