Тайна мертвой царевны - [78]

– Что, прямо сейчас пойдете? – спросил Верховцев, и Иванов почувствовал, что Петр Константинович улыбается.

– Есть искушение, – проговорил Иванов, уязвленный этой улыбкой, размышляя, не выдал ли он себя, и стыдясь того горя, которое вдруг охватило его, когда он понял, что надо уйти, так и не повидавшись с той, которая тихо пела там, за окошком. – Есть искушение застать Богданова врасплох прямо сейчас. Я так понимаю, он живет в Спиридоньевском переулке? Я случайно оказался неподалеку сегодня, в Трехпрудном, надеюсь, и Спиридоньевский найду.

– Идем вместе, – решительно заявил Верховцев, – но сначала все же ответьте: как вы нас нашли?

– Да очень просто, – засмеялся Иванов, – иду по Москве, вижу табличку: «Настасьинский переулок». Дай, думаю, посмотрю, что за переулок такой…

У него сорвался голос – все-таки было совсем не до шуток. Он словно зажал себя в кулак, чтобы Верховцев не понял, какие чувства им сейчас владеют. Чувства, на которые он не имеет права!

– Надеюсь, великая княжна здорова? – поинтересовался он самым светским тоном, на который только был способен.

Верховцев хмыкнул и с силой хлопнул его по плечу.

А из окошка снова полился тоскующий девичий голос:

In den stillen Hain hernieder,

Liebster, komm zu mir!..

– Да пришел он, пришел, твой Liebster! – вдруг вскричал Верховцев и от всей души захохотал.

Дверь распахнулась. В освещенном проеме вырисовался тонкий девичий силуэт. И господин Иванов понял, что сегодня он уже никуда не пойдет.

* * *

Дунаев проснулся ни свет ни заря. Файка еще похрапывал, из-за двери той комнаты, где спал Степан, тоже не доносилось ни звука. Дунаев ушел на кухню, прихватив адресную книгу «Вся Москва» и какую-то пожелтевшую от времени тетрадку, которая отыскалась среди книг, раскрыл приложенный к адресной книги план города, карандашом аккуратно разлиновал ее на квадраты, поставив в каждом номера, переписал все фамилии на Сух-, пометил, кто в каком квадрате живет, – и понял, что теперь можно начинать этот титанический труд. Он мог быть закончен быстро, если все жильцы окажутся дома, или затянуться надолго, если придется по одному и тому же адресу заходить несколько раз.

Занимаясь всей этой кропотливой работой, Дунаев вдруг почувствовал себя почти счастливым. Легко было догадаться, почему. Это была привычная работа, такая, которую ему не раз приходилось исполнять раньше, когда он был настоящим сыскным псом, облеченным властью и сознающим государственную важность того, что он делает. Он был винтиком отлаженного механизма, на поддержку которого всегда мог рассчитывать в случае чего. Сейчас он стал мстительным одиночкой, но то, что в поисках убийцы Веры появилась некая система, некая строгая логика, ободряло его и внушало надежду. Он почти не сомневался, что среди этих многочисленных Сух- рано или поздно отыщется след, который приведет его к Верховцеву и Нате – убийцам Веры.

Вдруг чуть не впервые явился почти болезненный, пугающий своей безответностью вопрос: зачем они это сделали? Почему?!

Он зло мотнул головой и снова взглянул на свое рукомесло: исчерченный план Москвы и списки.

При самом лучшем раскладе хождений тут на неделю. Если бы подключился Степан, дело пошло бы скорей… но надежды на это маловато, а Файку одного на такое дело не отправишь: он, конечно, хитер и приметлив, а все-таки вид его доверия не вызывает – вряд ли с ним будут откровенны.

Вопрос, вызывает ли его собственный вид у кого-нибудь доверие и будут ли люди откровенничать с ним, Дунаев предпочел себе не задавать, только вздохнул ностальгически по старым временам, когда он мог явиться к кому угодно в сопровождении жандарма или городового, назвать свою должность – и всякий, хотел он того или нет, обязан был развязать язык и сообщить господину судебному следователю все, что того интересовало.

В кухню вошел мрачный Степан, разжег керосинку, бухнул на нее чайник и сообщил, что на завтрак только кипяток и по паре сухарей, отнюдь не сдобных: еды никакой нет, заварка вчера тоже кончилась, карточки на продукты он отдал хозяйке, а та, уехав, прихватила их с собой, денег же – идти на базар – у него почти не осталось, есть рублей двадцать, их только на пирожки хватит, и то на несколько штук.

На сей раз намек был разгадан Дунаевым мгновенно.

– А где тут у вас продукты без карточек раздобыть можно?

– Да где больше, как на Сухаревке? Вчера торговли не было – по случаю праздника, – а нынче опять откроется.

– Надо же, какое совпадение, – усмехнулся Дунаев. – Рынок на Сухаревке, доктор Сухарев…

– Да нет никакого доктора Сухарева, я вам еще вчера говорил, – пробурчал Степан. – Нет никакого…

– Я тут подумал над вашими вчерашними недоговорками, – резко прервал его Дунаев. – Вы намекали, что эта Ната-Настя – воскресшая чудным образом великая княжна Анастасия? Позвольте вам сказать, что я это считаю полной чушью.

Степан посмотрел исподлобья:

– Позвольте вас спросить, почему?

– Да потому, что Анастасия Николаевна не стала бы Веру убивать, только и всего. Не могу я в это поверить, ни за что не поверю! Скорее признаю более правдоподобным сам факт ее воскресения, чем то, что эта девочка стала убийцей!